Музейный отдел принимал активное участие в подготовке другого важного государственного документа - декрета Совнаркома "О запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения", который был подписан Лениным 19 сентября 1918 года. К сожалению, в архивных бумагах не удалось отыскать фамилии людей, которые непосредственно готовили декрет. Но известно, что он принимался трудно, сложно, несколько раз дорабатывался.
Итак, время убеждений, уговоров и разъяснений кончилось. Теперь сотрудники Музейного отдела, их официально называли эмиссарами (по предложению Троцкой, чтобы повысить их правовой статус), на совершенно законных основаниях устраивали охрану историко-художественных ценностей на местах или эвакуировали их, в большинстве своем в Москву, в губернские центры. И местные власти, доселе кичившиеся своей "суверенностью", вынуждены были подчиняться. Тем более что им предъявляли мандаты, подписанные Троцкой, женой всем известного революционного вождя. Они оказывали магическое действие. Притом бланки мандатов, инструкции, другая музейная документация, даже специальные брошюры, как указывалось на них, печатались в "Походной типографии поезда Председателя Реввоенсовета тов. Троцкого".
Сам Лев Давидович по поводу работы супруги на посту заведующей Музейным отделом пишет в книге "Моя жизнь", выпущенной в Берлине в 1930 году: "Ей приходилось бороться за памятники прошлого в обстановке гражданской войны. Это была нелегкая задача. Ни белые, ни красные вообще не склонны были очень заботиться об исторических усадьбах, кремлях или церквах. Таким образом, меж военным ведомством и управлением музеев не раз возникали противоречия. Хранители дворцов и музеев обвиняли военных в недостаточном уважении к культуре, военные же и комиссары обвиняли хранителей в предпочтении мертвых вещей живым людям. Формально выходило, что я находился в непрерывном ведомственном препирательстве с собственной женой. На этот счет было немало шуток..."
На практике же меж Музейным отделом Наркомпроса и Наркоматом по военным и морским делам, который возглавлял Троцкий, было менее всего разногласий. Напротив, военные часто помогали сотрудникам отдела в исполнении их обязанностей - транспортом, что было в тех условиях очень важно, людьми, охраной, продовольствием. Члены военных советов фронтов и армий сами сообщали в Музейный отдел о тревожном положении тех или иных старинных усадеб, просили прислать специалистов для их сохранения, оказывали им содействие. Конечно, большинство командиров и комиссаров никогда не слышали о каком-то Музейном отделе Наркомпроса, призванном почему-то сохранять буржуйское добро, но мандаты за подписью Троцкой оказывали надлежащее впечатление...
Все же было невероятно трудно спасать культурные богатства республики. Эмиссары Музейного отдела вечно были в дороге, они месяцами не появлялись в Мертвом переулке. Некоторые из них, например, В. А. Мамуровский, Я. А. Тепин, А. В. Трушковский, В. В. Пашуканис, А. Н. Тришевский, А. В. Лебедев, В. И. Раевский, Ю. П. Анисимов, казалось, не вылезали из командировок. Иногда уезжали за тысячи километров от Москвы. Подчас бывали в местах, охваченных гражданской войной, восстаниями и мятежами. Они отправлялись в рискованный, смертельно опасный путь, чтобы взять под государственную охрану старинный усадебный комплекс, спасти от разорения художественную коллекцию или знаменитую библиотеку, помочь на месте организовать музей.
Напомню о страшной транспортной разрухе, голоде, тифе, бытовых неурядицах. Несмотря на солидные мандаты, даже занимать место в вагоне приходилось с боем, а затем "пехом" добираться за несколько десятков километров до заброшенного имения или глухой деревушки. Не раз эмиссары рисковали жизнью, попадали под бандитские пули, уходили от погони. А уж если попадали в руки белогвардейцев, то мандат со словом "эмиссар" был смертным приговором.
Иногда ящики с картинами, гравюрами, рисунками, скульптурами, предметами прикладного искусства, старинными книгами, древними рукописями привозили прямо в особняк в Мертвом переулке. Прежде чем отправить все это в хранилища Музейного фонда, их осматривали, составляли подробные описи. Какие только художественные и исторические богатства не перебывали здесь!
Работа Музейного отдела, его коллегии - тема необъятная. Ограничусь лишь несколькими впечатляющими цифрами. В 1918 - 1920 годах было взято на учет и сохранено 520 старинных усадеб и дворцов. Образовано 19 усадебных музеев - Останкино, Архангельское, Кусково, Остафьево, Суханово, Ольгово, Вяземы, Дубровицы и другие. Созданы новые музеи: в 1918 году - 101, в 1919 году - 58, в 1920 году - 38, в 1921 году - 26... Вывезено в хранилища музейного фонда из бывших дворянских имений для последующего распределения по музеям 110 тысяч произведений изобразительного и декоративно-прикладного искусства, сотни библиотек и фамильных архивов.
Справедливо писал А. М. Эфрос в статье "Музейное строительство в Советской республике" (1924 год): "Мы считаем необходимым подчеркнуть, в какой значительной доле обязано музейное строительство энергии и такту Н. И. Троцкой, сыгравшей, несомненно, историческую роль своим руководством работы Центрального музейного органа Революции". Правда, были и другие мнения. Реставратор и искусствовед Н. Н. Померанцев в разговоре со мной весьма критически отзывался о Наталье Ивановне. Называл ее "самонадеянной, властной и вздорной: подхалимов любила, на работе редко бывала, а если и появлялась в Мертвом переулке, то непременно на машине... ну, конечно, она была женой Троцкого, ей все позволялось. Ее даже Луначарский побаивался...". Как-то состоялся у меня такой разговор с Н. Н. Померанцевым: - Несмотря на мрачное название переулка, где мы размещались, отдел музеев напоминал шумный, жужжащий пчелиный улей. И уж никак не походил на канцелярию! С утра до вечера в нем толкались художники и антиквары, писатели и музейные работники, хлопотавшие о коллекциях фарфора, артисты, имеющие ценные собрания картин, вроде балерины Большого театра Е. В. Гельцер, другие люди. Тут можно было встретить и монаха из далекого северного скита, и старца из Оптиной пустыни, московских старообрядцев, пекущихся о древних иконах и старопечатных книгах. И, конечно, масса ходоков с самых отдаленных концов страны - учителей, заведующих новыми музеями, работников только что организуемых на местах отделов народного образования, представителей ревкомов, волостных и уездных Советов, даже чрезвычайных комиссий, которым приказывалось "принять решительные меры борьбы против бессовестного хищения народного достояния...". - Как вы размещались в доме?
- Когда заходили в особняк, то наперво видели Сергея Агаповича Детинова. Строгий, сухой, пунктуальный. Мы его звали меж собой "пунктуатором" или "хранителем государственной печати". Он ее, эту печать, всюду таскал с собой и никому не доверял. По своему складу он был больше архивистом...
Работать приходилось в условиях "военного коммунизма". Грабарь сообщал в одном из писем брату весной 1919 года: "В Москве в этом году было множество домов, в которых температура не поднималась выше нуля... Мои знакомые и сослуживцы, перенесшие все это, уверяют, что в сущности оно не так уж и страшно: сначала неприятно, а потом ничего... Вот до чего человек терпелив и вынослив. Только работать в такой комнате невозможно. Можно надеть шубу и читать, но писать нельзя - стынут руки даже в теплых перчатках". В другом письме добавляет: "...все письма написаны на желудочную тему: видно, ни о чем больше думать не можешь, с чего бы ни начал, а кончил желудком".
Старейший музейный работник Николай Павлович Пахомов на вечере памяти одного из первых сотрудников Музейного отдела Николая Васильевича Власова рассказывал: "Был 1918 год. Это было время, когда в Москве лежали дохлые лошади, когда в городе насчитывалось мало народу, когда в переулках росла трава. Никакие помещения не отапливались. Но в это незабываемое время нами владел высокий революционный пафос! Мы спасали ценности, которые оставались в имениях, в безлюдных помещичьих домах. Нас называли тогда любопытно - "эмиссарами". Это звание значилось в мандатах, с ними мы ездили и свозили в Москву историко-художественные предметы. Обязательно вспоминаю И. Э. Грабаря. Он помнил все имения наизусть, знал, что там хранится, поэтому мы ему верили. Нам было трудно, мы голодали. Получали в своей коллегии селедочные хвосты, а Грабарь с юга привозил чудесные яблоки. Мы ели селедочные хвосты с этими яблоками..."
В 1925 - 1927 годах началось преследование и шельмование некогда всемогущего Л. Д. Троцкого. Он был снят со всех государственных и партийных постов. Это незамедлительно аукнулось на Наталье Ивановне и Музейном отделе. В 1927 году ей пришлось оставить должность заведующей отделом, которую она занимала почти десять лет. Через два года подал в отставку и нарком по просвещению Луначарский, который так восторгался Музейным отделом и его руководством. В январе 1928 года Троцкий и его семья высылаются в Казахстан, а в феврале 1929 года - за границу.
Наталья Ивановна умерла в 1962 году во Франции и похоронена в Мексике, рядом с прахом своего мужа. Перед смертью послала письмо Н. С. Хрущеву с просьбой - нет, нет! - не реабилитировать мужа, но сказать правду о том, что он не был "иностранным шпионом", "наймитом фашизма", "убийцей Менжинского, Кирова, Горького...". Ответа она не дождалась.
После отставки Троцкой на Музейный отдел как "на гнездо троцкистов" обрушились репрессии. Он подвергся бесчисленным, чаще всего совершенно непродуманным и бессмысленным, реорганизациям. В 1930 году его фактически ликвидировали, предварительно основательно "вычистив".
Несколько десятилетий о Музейном отделе предпочитали не вспоминать. Когда же стали интересоваться его деятельностью, то единодушно, подчас с изумлением и восторгом, отмечали его огромные, немыслимые для того времени достижения и успехи. Но с таким же единодушием не упоминали заведующую отделом, словно ее вообще не существовало. В своей книге "Эмиссары восемнадцатого года", изданной в "Московском рабочем" в 1981 году, я было попытался упомянуть - просто упомянуть! - фамилию Троцкой как руководительницы отдела, о котором и была, по существу, книга, но ее тотчас же "вырубили". И в некоторых недавно вышедших справочниках и путеводителях по Москве тоже не упоминается о том, что в доме 9 по бывшему Мертвому переулку некогда размещался Музейный отдел, деятельность которого навсегда останется в истории отечественной культуры.