- Домработницы. Это была все же элита, высший эшелон. Хотя свою комнату я должна была убирать сама. На кухню ни там, ни тут не любили, чтобы я заходила. Потому что там Татьяна Михайловна хозяйничала, а у мамы домработница была. У отца Татьяна Михайловна в основном все делала. Она была артисткой до замужества, а потом ушла из театра и занималась домом.
- Кем вы мечтали стать в детстве? Какие планы строили на жизнь?
- Вы знаете, я помню, что не один раз думала на эту тему: вроде все открыто, революция сделана - кем же я буду? Так что надо было кем-то быть... необычным. Это я помню. И потом мечты тоже были: изобрести такой камень или кольцо волшебное, чтобы можно было помогать заключенным. Как я уже сейчас понимаю, тогда вошла в жизнь эта проблема... Желание это появилось, я думаю, после 34-го года, когда стали исчезать друзья родителей. Вот бы иметь возможность проникнуть к ним в тюрьму и там что-то сделать! Кстати, самое сильное впечатление от чтения в детстве - это "Овод" Войнич. Я плакала просто навзрыд. Но вот что характерно: желание иметь то, что ты хочешь, чтоб неограниченно - это просто было исключено, такого не могло быть. Никто из нас никогда не высказывал желание иметь там какие-то белые "мерседесы". - Родители брали с собой в театр? - "Принцессу Турандот" я часто смотрела, потому что Вахтанговский был рядом и туда вход был в ложу правительственную свободный. Поэтому захотелось - можешь сходить. Или "Синяя птица" - я смотрела ее много раз. Но самое незабываемое - это когда меня Енукидзе с собой взял в правительственную ложу на спектакль (это было году в 35-м) "Лебединое озеро" с Мариной Семеновой. Совершенно незабываемый ее танец. И потом, как мы ехали из Кремля и нам козыряли. После этого меня мама стала допрашивать через несколько месяцев: "Енукидзе как с тобой разговаривал?" Он считался другом отца, отец был в командировке, почему он и взял меня одну. Кормил всякими вкусными вещами, показывал, где отец жил. Скромная квартира: карты на столе и огромное количество телефонов. Через некоторое время Енуквдзе обвинили в том, что он морально разложился и чуть ли не малолетних растлевал. Это я уже потом вспомнила, когда мама меня спрашивала. Видно, она узнала и подумала: а чего это он меня с собой берет?
- В кино ходили?
- На Арбате много всяких киношек было. И сами, и со взрослыми ходили, с Сокольниковыми тоже. Но самый незабываемый фильм - это когда мне было шесть лет, в Лондоне, первая картина цветная, звуковая, по рассказу А. Конан Дойля "Пестрая лента", начиналась с того, что падает женщина по лестнице и кричит: "Я умираю, я умираю!"
- В каких местах Сокольниковы имели дачи?
- В 32-м году, когда они только приехали из Лондона, снимали дачу рядом со сталинской. Я это знаю, потому что там Сванидзе жили, его родственники, с ними мама дружила. Помню, приходил старший сын Сталина, его даже подкармливали. Помню, Сванидзе говорила: "Надо Яше оставить, он всегда голодный". Это около Зубалово. Потом еще где-то снимали. Я же все время стремилась на Николину Гору.
- Какие места на Арбате вам особенно дороги?
- Прежде всего - это Спасопесковский, потому что там эта церковь, вокруг которой наша жизнь протекала. Потом Спасо-хаус. Еще до того, как там разместилось американское посольство, в особняке хотели оставить бабушке комнату, чтобы она жила отдельно, своей жизнью, она же еще работала, моложавая была, ей было всего за пятьдесят. И мы пошли смотреть эти комнаты. Бабушке предназначалась огромная комната. Она мне еще сказала: "Вот подрастешь и будешь здесь танцы устраивать". Потом, это уже 32-й год, когда туда американский посол Буллит приехал. У нас был шотландский терьер, пес, которого мама купила в Шотландии, потом его привезли в Лондон (он все время убегал, я его ловила) и потом его привезли в Москву. Жил он в Карманицком переулке, первый шотландский терьер в Москве. Но у него не было "жены", не было "детей" и так далее, а очень многие хотели иметь такую собаку. И тогда одна наша знакомая обещала, что пришлет нам "невесту". И, действительно, через некоторое время сообщили, что в Ленинград прибыл пароход, на котором привезли Кенси - невесту Бульки. Но Булька на нее никак не прореагировал. Ну, в общем, Кенси подарили, а щенков так и не было. И вдруг кому-то пришла идея, что у Буллита есть тоже шотландский терьер - сука и, может быть, наш Булька в нее влюбится, надо попробовать. И я отправилась с Булькой в Спасо-хаус, уже когда там жил американский посол.
- Вы одна пошли туда?
- Одна, конечно. Я не помню, там договорились, наверное, чтобы меня пропустили. Так я побывала еще раз в здании, где, как бабушка говорила, "мы будем танцы устраивать".
- Магазины арбатские помните?
- Нет, вот это начисто, все, что связано с питанием. Спросите, что мы ели - ничего не вспомню, потому что это настолько тогда не главным было в нашей жизни.
- Но ведь откуда-то появлялась одежда, обувь и так далее... - Всего этого было в достатке, оттого, должно быть, и не запомнилось. Единственное, повторяю, что было плохо - то, что иногда ощущалась неловкость перед менее обеспеченными ребятами. Кокетства тогда еще не появилось, мальчишки ценили не за это, а за какие-то доблести личные, за прочитанные книги, игру в шахматы.
Летом 37-го года маму выслали в Семипалатинск, в декабре ее арестовали, дали 8 лет, потом добавили... А я осталась в Москве, чуть позже поехала к ней, потом вернулась, вскоре второй раз собралась туда, но меня забрали в детский дом.
- Как это произошло?
- Позвонили, я открыла, вошел мужчина и сказал: "Собирайся, поедешь с нами". Когда мы проходили по двору (ребята потом рассказывали, я этого не помню), за мной шли два человека с винтовками. По-моему, их подвело воображение, но то, что у ребят были испуганные лица, это я помню. Привезли в этот приемник-распределитель Даниловский. Стали допрашивать. Показали копию телеграммы Сокольникову (ему дали тогда 10 лет), я посылала ему телеграмму, что-то вроде "Целую тебя..." Сняли отпечатки пальцев, сфотографировали с номером. Сначала меня завели в какую-то камеру с решетками на окнах, на полу лежал мальчик полуголый - то ли он был избит, то ли мертв. Потом меня забрали обратно, я не успела опомниться даже от этого кошмара. Тяжелые были допросы, потому что спрашивали, как преступника, и было ощущение безысходности. Но в итоге меня отвезли на вокзал и отправили. Только разрешили зайти домой, потому что я оставила собаку, Бульку этого, и еще я взяла картину под мышку. Посадили в поезд, где все взрослые как-то хорошо ко мне относились, потому что собаку везет девочка, и картина такая интересная, ее рассматривали. Кормили даже в пути, кто-то что-то давал. Когда я приехала в Семипалатинск, мама обрадовалась: "Бульку привезла!", картину тоже увидела. Вдруг вскрикнула: "А вещи где?" А вещей я никаких не взяла с собой. В распределителе я провела около месяца. Мама уже считала, что я погибла, всюду посылала телеграммы. - Чем занимались дети в тюрьме: во что-то играли? - Такое даже в голову не приходило, все были безумно подавлены, часто рыдали. Не помню, что я ела, но помню, что говорила следователям, что не буду есть и ничего не буду отвечать.
- Наверное, дети там часто сменялись: кого-то увозили, кто-то новый появлялся?
- Совершенно не помню... Только врезался в память этот мальчик на полу, страшный, и насколько вся эта процедура приема отчетливо перед глазами, настолько потом - какой-то провал. И, наоборот, уже четко - я с Булькой и картиной еду в поезде. Все дальше и дальше от любимого дома в Карманицком переулке...