Первая встреча с Борисом Константиновичем Зайцевым произошла в Париже, куда мы с А. И. Дейчем приехали работать в архивах. Март 1966 года. Мы идем по шумной Avenu Mozart (ул. Моцарта) от de Passy, сворачиваем направо и неожиданно попадаем в тихую, зеленую улочку. Это и есть Aven de Chalets. Подходим к дому N 5. За решетчатым забором уютный особняк, в котором живет Б. К. Зайцев вместе с семьей дочери Натальи. Она гостеприимно встречает нас у входа.
Со второго этажа по лестнице навстречу нам спускается Борис Константинович - подтянутый, моложавый, с приветливой улыбкой. Русское радушие, добросердечие дома, душевная теплота живущих в нем - первые впечатления.
Поднимаемся в кабинет писателя. В углу иконы с лампадой, на столе книги Чехова и Данте. И сразу разговор Бориса Константиновича с Александром Иосифовичем начался о Данте. Они читали наизусть строки оригинала дантовской "Комедии", тут же звучал русский перевод Д. Минина и М. Лозинского. Последний нравился Зайцеву, но он утверждал, что ритмической прозой можно перевести ближе по смыслу к оригиналу. Читал фрагменты своего перевода "Ада", который, как известно, стал заметным явлением в русской Дантеане. Беседа о Данте длилась несколько часов. Речь шла и о русских переводах, и о философской сути "Комедии", и о ее общечеловеческом звучании в веках. Помню, как Борис Константинович интересно говорил о том, что Данте в своей бессмертной "Комедии", которую позже назвали "Божественной комедией", создал мощный сплав, вложив в героев и самого себя, и свои наблюдения над окружающим его миром. И современный писатель, на его взгляд, должен прежде всего воплотить в произведение личный опыт, свои жизненные наблюдения. Александр Иосифович удивлялся, как Борис Константинович, оторванный от родины, следил за всей литературой, особенно о Данте, выходящей у нас. Он даже прочитал эссе Ал. Дейча "Живая тень Данте", которое ему понравилось. Он сказал об этом К. Г. Паустовскому, незадолго до нас посетившему Зайцева в Париже. Константин Георгиевич и дал нам парижский номер телефона Бориса Константиновича. "Нашу встречу благословили древний Данте и современный Паустовский", - шутя сказал Б. К. Любовь к Италии, поразительные знания ее истории, литературы, языка, деятелей разных эпох у Зайцева были естественными и органичными, поскольку многие годы жизни он посвятил изучению прекрасной страны, на которую смотрел влюбленными глазами.
Мы еще не раз встречались с Борисом Константиновичем и в этот приезд, и в последующие (в 1968-м, 1970-м). И всегда - многочасовой разговор. Одной из волнующих тем беседы была Москва, которую Б. К. помнил, любил и унес с собой в далекий Париж. Удивительно ясно вспоминал он годы молодости, связанные с Арбатом и "его окружением". Живо, как будто это было вчера, он описал нам деревянный дом Сусоколова на Молчановке, где он студентом снимал комнату на мансарде, "а за окном рос такой же тополь, как здесь" (он показал на окно кабинета, в которое заглядывали зеленые ветви могучего дерева). С Молчановки Б. К. часто ходил к Бунину, обитавшему в "Столице" на Арбате. С особенной нежностью он вспоминал Спасопесковский переулок, угловой дом, где сначала жила Вера Алексеевна Орешникова, его будущая жена, а потом они вместе. Ему нравилась "причудливость переулков Арбата" (как он сказал, а я записала в дневнике).
Мысленно Борис Константинович проходил по Арбату, вспоминал дом за домом от "Праги" до конца улицы. При этом спрашивал, не снесли ли то или иное здание и что в нем сейчас находится. Особенно скорбел, что были взорваны и разрушены церкви. Вспомнил, как посещал в Большом Афанасьевском переулке огромную мастерскую скульптора Николая Андреевича Андреева, автора памятника Гоголю на Пречистенском бульваре, как был "натурой" у скульптора и сидел на вертящемся стуле. "Вот Гиляровского скульптор увековечил в образе Тараса Бульбы, а я остался "в глине", - сказал он, смеясь.
Он подарил нам несколько своих книг с сердечными надписями и среди них книжечку небольшого формата "Москва". Там есть глава "Прощание с Москвой", где Б. К. пишет: "Есть в Москве улица Арбат. Некогда названа она была улицей Св. Николая - по трем церквам святителя на ней: Никола Плотник, Никола на Песках, Никола Явленный. Вокруг всякие улочки и переулочки с именами затейливыми - Годеинский, Серебряный, Кривоарбатский. Этот последний в самой середине Арбата, рядом со зданием Военно-окружного суда - и переулок действительно кривой: назван правильно.
Вспоминая московскую свою жизнь, видишь, что и началась она и окончилась близ Арбата. На углу Спасопесковского было первое, юное наше пристанище, в этом Кривоарбатском последнее. Вижу его теперь, через много лет, взором неравнодушным".
Далеко не равнодушным. Еще в мае 1912 года Б. К. писал своему другу - писателю Павлу Сухотину: "Вчера мы с Верой возвращались от Кругликовой поздно ночью и проезжали по Молчановке мимо дома, где я жил студентиком и где мы познакомились. Десять лет! Все это стало сном, и неповторимость, невозвратность прошлого чувствуется иногда с удивительной силой. Еще я думаю о Москве: быть может, в единственном русском городе можно так полюбить разные переулки, углы, места. Да еще в итальянских городах. Как Философов сказал про нашу деревню: всякая она, и такая, и сякая, но где-то в ней есть "неугасимая лампада". Она дает возможность жить. Есть такая лампада и в Москве".
А вот из письма Ивану Новикову (14 сентября 1911 г. (?): "Находясь во Флоренции, которую я так люблю, думаю о моей Москве". Ему же (23 июня 1913 г.): "Петербург - это не мой город, люблю матушку-Москву, всегда ей верен, верен моему Арбату".
В заключение мне хочется привести полностью одно из писем Б. К. Зайцева к нам (публикуется впервые): "5, AV. des Chalets, Paris. 17 мая 1966 Дорогие Дейчи, несколько дней собираюсь написать Вам, и мысленно письмо сложилось у меня в голове. Вот наконец сижу за столом, как при беседе с Вами. Вспоминаю разговор о Данте, об Италии. Мне было приятно, дорогой Александр Иосифович, наше единочувствие в понимании великого поэта. И Вы с юности полюбили его и посетили Италию, он так же, как для меня, сделался вечным спутником жизни Вашей и Вы ставите выше Данте только Библию. Скажу откровенно: давно я не получал такого удовольствия от встречи с россиянами. После Ваших рассказов о Москве, о дорогом моему сердцу Арбате я снова стал видеть его во сне, а ведь давно уже такие видения отошли, хотя душа моя всегда живет в родной России.
И Ваш подробный и живой рассказ о похоронах Пастернака помню. Упокой, Господи, душу его! И сколько еще великих теней мы вызвали в устных воспоминаниях!
Боже, мне не хватает вот таких встреч, как с Вами. Каждый день сижу за столом и стараюсь продолжать свое странное занятие литературой. Мысли есть, но пока еще не осуществленные. А надо поспешить, кто знает, кроме Всевышнего, сколько мне отсчитано лет. Медлительность моей натуры невольно отражается на работе.
Сейчас вспомнил Ваш юмористический рассказ о московской встрече с Ло Гатто и невольно стал хохотать. Артистично, смешно и совершенно совпадает с характером моего старого друга.
Благодарю Вас за книги - радость нашей жизни. Евгения Кузьминична, голубушка, конечно, передам Кириллу (Кирилл Дмитриевич Померанцев. - Е. Д.) все, что Вы оставили. Он сейчас в отъезде.
Будьте здоровы, благополучны. Подайте голос. Вот бы еще встретиться. На все воля Божья. Москве арбатской поклонитесь от меня. С лучшими чувствами
Бор. Зайцев".
И в долгой жизни Бориса Константиновича Зайцева Москва была "неугасимой лампадой".