Отец мой был секретарем ЦК еще при Ленине и поэтому жил в Кремле. Квартира у него была такая, что, очевидно, она представляла какой-то интерес для Сталина. Троцкий пишет: "сговорчивый Серебряков" отдал свою квартиру Сталину. Когда папа познакомился с мамой (это был, кажется, 21-й год), он жил еще в Кремле, как мне Авель Софронович Енукидзе показывал, в маленькой комнатке, в одной с ним квартире. Потом они переехали в "Метрополь", где я и родилась. И первый год... может, немножко дольше... да нет, я жила там дольше, потому что мама с нами там жила год или полтора, а потом она вышла замуж за Сокольникова, который был тогда наркомфин, известный тем, что провел денежную реформу знаменитую, введя конвертируемый золотой червонец. В 25-м году мама от нас ушла, трудности у отца были деловые и всяческие, и ребенок у него остался на руках. Но я его всегда помнила улыбающимся, веселым...
А мама в то время уже начала печататься. Потом она с Сокольниковым стала ездить за границу, потому что его перевели на дипломатическую работу. Но в это время как раз наступил 27-й год, XV съезд, когда мой отец был исключен из партии как активный деятель оппозиции, выслан, и поэтому меня взяли к себе Сокольниковы. Я жила с ними, когда Сокольников был назначен послом Советского Союза в Англии.
Для меня самым близким человеком на свете был отец. В Лондоне я очень тосковала по нему. Вскоре отца вернули, причем Сталин сделал попытку опять его привлечь на свою сторону, назначив наркомом автомобильного транспорта. В тот год (31-й) он получил дачу и участок на Николиной Горе, куда я приехала после возвращения из Лондона. В то время он уже был женат на Татьяне Михайловне, очень красивой женщине, которую я всегда вспоминаю добрым словом. Для меня Николина Гора - самое-самое счастливое место. Но мама, когда вернулась, все-таки захотела, чтобы я пришла к ней на Арбат, в наш Карманицкий переулок. Там я жила с мамой и с Сокольниковым. Во дворе я дружила большей частью с мальчишками. Один из них, историк, профессор Полетаев, недавно умер, а с Андрианом, сыном Наталии Сац, которая жила с нами на одной площадке, я дружу и сейчас. Потому что время, которое мы прожили на Арбате, сдружило нас на всю жизнь.
Но тут наступил страшный 37-й год. Еще в конце 36-го арестовали Сокольникова, потом моего отца, потом пошли процессы, начался террор страшный, маму выслали тоже, меня забрали в детский приемник Даниловский. А потом многих ребят с нашего двора, что были детьми "врагов народа", позабирали. Потом война, мальчики пошли в армию, воевали, многие из них погибли. Помню полуслепого Мишу Зака, который даже играл ощупью, очень был близорукий мальчик в очках, в первом же бою погиб. Юра Арго тоже погиб одним из первых. А вот Андриан и Вадик вернулись...
- Дача на Николиной Горе была богатой?
- Это был просто сруб. Там было две или три маленькие-маленькие комнатки, отгороженные друг от друга, не было даже веранды, потому что балкончик пристраивали позже. И вместе с тем за отцом приезжал служебный "Линкольн", потому что он возглавлял автомобильный транспорт. Еще он мог, например, проложить на дачу шоссейную дорогу, первую в тех местах, это он мог, а дом был довольно скромный.
- А как с наркомовским бытом?
- Когда я теперь знаю, что в стране царил страшный голод, то мне становится страшно, ибо я совершенно не помню, чтоб голодно было. Но помню, что в Англии я все свои деньги, которые мне тогда давали на карманные расходы, тратила на английских нищих. Англия переживала период депрессии, и там было невероятное количество нищих. Это мне запомнилось на всю жизнь: они не просили милостыню с протянутой рукой, а держали какой-нибудь завядший букетик цветов или что-то рисовали. Я выносила еду и раздавала детям. Когда я это рассказываю, все с трудом верят, но это было так. Мне казалось, что там, в Англии, очень трудно детям. Некоторых я смутно помню, каких-то уличных моих подружек. Посольство это стоит и сейчас рядом с Кенсингтон-парком - это роскошное место, но откуда-то брались эти нищие дети, которым я старалась помочь.
Я стеснялась своей заграничной одежды. Помнится, у меня было одно потрясающе нарядное платье: шифон, кружева и цветы искусственные. Но в Москве я его ни разу не рискнула надеть, потому что оно выглядело слишком вызывающе. Даже в Карманицком, где жили дети элитарной интеллигенции, где были знаменитости - Лиля Брик в соседнем доме, под нами жил Каменев и другие, несомненно обеспеченные для того времени люди. И все равно я там ни разу этого платья не надевала. Потому что мне было стыдно. А что касается квартиры, то у нас была просторная отдельная квартира, что сейчас кажется совершенно естественным. Но в школе меня однажды учительница спросила (она спрашивала всех), кто в каких условиях живет. Я ответила, что у меня отдельная комната. Она громко на весь класс сказала: "И тебе не стыдно? Когда в Москве целые семьи ютятся в одной комнатенке, ты одна живешь в хоромах - как это возможно вообще, чтобы девочка имела комнату?!" В общем, она меня ругала так, что довела до слез. Конечно, я не рассказала об этом родителям. Ну что я могла им сказать: "Вы нехорошие, вы так живете..." Для меня этот случай был тяжелым потрясением. А произошло это в школе, которая называлась МОПШиком - московская образцово-показательная, я там недолго проучилась, в основном с детьми из "дома на набережной"...
- Что вы читали в детстве?
- "Робинзона Крузо", "Тома Сойера", кроме того, Чарскую читала в раннем детстве. "Маленький лорд Фаунтлерой" - это еще туда-сюда, но Чарская!.. До сих пор помню "Княжну Джаваху". А потом начались взрослые книги. У мамы была огромная библиотека, у отца тоже, и книги все время были рядом. Потом ребята все были много читавшие, и мы часто обсуждали прочитанное. Очень потрясли меня мемуары Казановы (я прочла их лет в 12, кажется). Это была книга, которая открыла мне еще непонятные чувства. - Родители не ограничивали в выборе книг?
- Нет-нет. Отец принципиально, наверное, а мама - ей не до этого было, она была в вихре успеха. У нее уже вышла книга "Женщины в годы французской революции", которая тогда же была переведена на разные языки. У нее появилась масса поклонников. Она была молода, они все еще были очень-очень молоды. Ни мама, ни Наталия Сац на детей внимания почти не обращали, мы как-то привыкли делать все сами. Одно время крутили блюдечки, спиритизмом занимались. Потом организовали драмкружок.
- Расскажите подробнее о доме.
- Он и сейчас стоит. Обыкновенный дом красного кирпича - напротив американского Спасо-хауса. Спасопесковский, потом угловой дом и наш второй от угла - дом три, квартира семь, а у Наталии Ильиничны Сац - восемь.
Я уже говорила, что простору хватало - пять комнат: спальня, потом гостиная, где стоял рояль, за которым Шостакович играл, и где мама писала, там у нее секретер и книги. Красивая комната, красиво обставленная, потому что мама получала солидные гонорары, и я очень хорошо помню, как она говорила Сокольникову: "На твои деньги вообще ничего нельзя купить". (Имелся в виду т. н. партмаксимум.) Потом шел кабинет Сокольникова, столовая, моя с бабушкой комната. - Кто были ваши соседи, кроме Сац?
- На этой площадке были только две квартиры. Под нами жили Каменевы, но дети у них были один старше, другой моложе, и я с ними не общалась. Из подружек-девочек помню Дину, которая потом окончила физический факультет, у нее муж был очень видным физиком, лауреатом Государственной премии. Еще припоминаю Нору, очень красивую девочку, Сережу. В нашу компанию входили: Андриан, Вадик, Адька и я.
- Вадик Полетаев из вашего дома?
- Да, пока не арестовали его родителей. Затем он оказался в детском доме, откуда его забрал дед, а потом он ушел на фронт...