- Нет ли в Москве разговору какого? - спрашивает у свахи Акулины Гавриловны Красавиной томящаяся от скуки и одиночества купеческая вдова "тридцати шести лет, очень полная женщина, приятного лица" Домна Евсигневна Белотелова. На что сваха ей отвечает:
- Мало ли разговору, да всему верить-то нельзя. Иногда колокол льют, так нарочно пустую молву пускают, чтоб звонче был.
В этой сцене из пьесы "Женитьба Бальзаминова" А.Н. Островский говорит о старинном московском обычае, своего рода магическом обереге, одном из ритуальных действий ремесла колокольных мастеров-литейщиков.
Московские колокольные заводы - по авторитетному утверждению М.И. Пыляева - в XIX веке считались лучшими в России, получали они заказы и из-за границы. Большинство этих заводов находилось на Балканах, так называлась местность в Москве за Сухаревой башней (нынешние Балканские переулки; балкан - долина между возвышенностями, большой овраг).
Ученый-литературовед и автор мемуаров А.П. Милюков, живший в юности, в 1830-е годы, возле колокольных заводов, в своих воспоминаниях рассказывает о них: "Заводы эти постоянно напоминали нам о своем соседстве громозвучным звоном. В нашей улице было несколько обширных дворов, в глубине которых виднелись каменные здания с высокими трубами, а перед ними, под навесами на массивных столбах, висели большие колокола, ярко блестевшие свежей медью. Как только поднимали сюда вновь вылитый колокол, его тотчас же начинали пробовать и обзванивать, и в этом сколько угодно мог упражняться всякий, у кого только была охота и чесались руки. А так как заводы постоянно работали не только на Москву, но в разные губернии и для ярмарок, да и в охотниках звонить не было недостатка, то у нас во всякое время дня и даже по ночам слышен был густой, учащенный благовест, который для показания звучности нового колокола или силы рук упражняющегося дилетанта доходил до самых неистовых тонов..."
Но не только постоянный колокольный звон был отличительной чертой этого московского района, А.П. Милюков отмечает еще одну его особенность: "Наша сторона была для всей Москвы источником самых эксцентрических сплетен и вымыслов. У колокольных заводчиков испокон века установилось поверье, что для удачной отливки большого колокола необходимо распустить в народ какую-нибудь нарочно придуманную сказку, и чем быстрее и дальше она разойдется, тем звучнее и сладкогласнее будет отливаемый в это время колокол. От этого-то и сложилась известная поговорка "колокола льют", когда дело идет о каком-нибудь нелепом слухе. Не знаю, кто занимался на заводах сочинением этих фантастических рассказов и каким путем они распространялись по городу, но колокольные повести свидетельствовали о живом, поэтическом воображении своих авторов..."
В обычае распускать слухи и выдумки, когда льют колокол, видны отзвуки старинных, доисторических верований человека, у которого в числе защитных мер от злых сил была и такая, как отвлечение их внимания, обман. Распускаемый слух как раз и имел целью отвлечь внимание недоброжелателей от колокола и занять их чем-то другим. Хозяева колокольных заводов очень верили в силу подобных действий. Н.И. Оловянишников (а нужно иметь в виду, что Оловянишниковы имели колокольный завод) сообщает, что "остроумные изобретатели таких слухов получали хороший гонорар за свои сочинения". Если колокол получался удачный, то следовало опровержение слуха: мол, это на таком-то заводе колокол слили, очень звонкий получился. Если же была неудача, в выдумке не признавались, и тогда слух, как пишет Н.И. Оловянишников, "переходил в легенду".
Некоторые колокольные выдумки сохранились в воспоминаниях современников.
Иные из них были весьма примитивны. Например, бродила из дома в дом какая-нибудь странница и всюду сообщала:
- Появился человек с рогами и мохнатый, рога, как у черта. Есть не просит, а в люди показывается по ночам; моя кума сама видела. И хвост торчит из-под галстука. По этому-то его и признали, а то никому бы невдогад.
Иногда же придумывали историю позаковыристей. Вот, например, один из "колокольных" рассказов.
В одной церкви, на Покровке, венчал священник жениха с невестой, но, как повел их вокруг аналоя, брачные венцы сорвались у них с голов, вылетели из окон церковного купола и опустились на наружные кресты, утвержденные на главах церкви и колокольни.
Оказалось, что жених и невеста - родные брат и сестра. Они росли и воспитывались в разных местах, никогда не видали друг друга, случайно встретились, приняли родственное влечение друг к другу за любовь; беззаконный брак готов был уже совершиться, но Провидение остановило его таким чудесным образом.
Люди со всей Москвы съезжались на Покровку. Действительно, купола церкви Воскресения, сооруженной в 1734 году, украшены золочеными венцами. Смотрели, удивлялись, ахали, и как-то в голову не приходило, что эти венцы украшают церковь уже почти сто лет, а размеры их так велики, что самые рослые новобрачные могли бы спокойно разместиться в этом венце, как в беседке. (Позже в Москве долгое время держалась легенда, что венцы на церкви Воскресения поставлены потому, что в ней императрица Елизавета тайно обвенчалась с Разумовским.)
А однажды вся Москва только и говорила о происшествии, случившемся накануне Николина дня (Никола-зимний, 19 декабря). В тот день у генерал-губернатора был бал, и вдруг, в самый разгар танцев, ударил колокол на Иване Великом, и в тот же момент в зале погасли люстры и канделябры, лопнули струны на музыкальных инструментах, выпали стекла из окон, и леденящим холодом повеяло на танцующих. Испуганные гости бросились к дверям, но двери с громом захлопнулись, и никакая сила не могла их открыть. Наутро в бальной зале были найдены трупы замерзших и раздавленных, погиб и сам хозяин дома - генерал-губернатор.
Московские газеты объявили, что это - нелепая сказка, что никакого бала в генерал-губернаторском доме не было, что генерал-губернатор жив-здоров. Но тем не менее слухи о замерзших еще долго ходили по городу.
Московская полиция, расследуя слухи, иногда добиралась до их источника. Заводчикам, как вспоминает А.П. Милюков, "делали строгие внушения и даже отбирали у них подписки, чтобы они вперед при отливке колоколов не распускали вздорных и в особенности неблаговидных слухов, которые волнуют жителей и нарушают спокойствие города". Но заводчики, и дав подписку, все же продолжали придумывать все новые и новые нелепости.
Во второй половине XIX века "в связи, - как полагает Н.И. Оловянишников, - с увеличившимся распространением чтения газет" обычай распространять слухи при литье колокола пропал, но об одном из последних, а может быть, даже последнем, он рассказал в книге "История колоколов и колокололитейное искусство".
В 1878 году лили самый большой колокол для храма Христа Спасителя, и на очередном заседании Комиссии по постройке храма ее председатель московский генерал-губернатор князь В.А. Долгоруков пошутил:
" - Надо бы, по древнему московскому обычаю, чтобы колокол звончее был, пустить какой-нибудь слух...
Все рассмеялись, а член Комиссии, известный в Москве П.Н. Зубов, подошел к председателю и шепнул ему что-то на ухо.
Князь Долгоруков взглянул на сидевшего против себя члена же Комиссии, необъятно толстого и громадного барона Б. и неудержимо расхохотался.
- Что, что такое, ваше сиятельство? - заинтересовались все, но В.А. молчал.
- Что случилось? Что?
- Секрет... Большой секрет... Вот когда колокол будет хорош - тогда скажу...
А потом, по секрету, каждому члену Комиссии, конечно, кроме барона Б., князь Долгоруков и Зубов рассказали слух, который был настолько "подходящ", что облетел всю Москву шепотом в гостиных и гремел в клубах и трактирах.
Только один барон Б. недоумевал, когда при всяком его появлении все "помирали со смеху".
А Зубов сказал В.А. Долгорукову следующее: "Пустим слух, что барон Б. "в таком положении"...
По месту пришлась эта шутка и облетела Москву. Колокол, весивший 1400 пудов, как известно, оказался очень хорошим".
Выражение "Колокола льют" было очень распространено в XIX веке. В.И. Даль приводит пословицу: "Колокола отливают, так вести распускают", он же отмечает, что появилась и другая, более краткая, форма этого выражения: "Лить колокола - сочинять и распускать вздорные вести". После революции из старой формулы выбросили слово "колокола", и профессор Д.Н. Ушаков в первом советском "Толковом словаре русского языка" (1935-1940 гг.) зафиксировал новый облик старого выражения: "Заливать, аю, аешь, несов. - хвастливо врать, присочинять (простореч., шутл.). "Это ты, брат, заливаешь".
В синонимическом ряду слов - врать, лгать, брехать, выдумывать, рассказывать басни, фантазировать, травить, раскидывать чернуху, пускать парашу, заправлять арапа, загибать, заливать - все эти слова говорят вроде бы об одном, но каждое по-разному: "брехать" - не то, что "фантазировать", и "загибать" - не то, что "заливать".
В слове "заливать" и сейчас еще сохраняется оттенок его старинного прототипа. "Заливать" - это значит рассказывать некую многосложную историю, в которой выдумка так переплетена с правдой или так на нее похожа, что самый недоверчивый скептик будет долго пребывать в сомнении: то ли верить, то ли нет.
Главная