Симыч так увлеченно работал, что не слышал, как я вошел. Склонившись над столом, он что-то писал, между прочим, вовсе не конторской ручкой, а шариковой фирмы "Паркер". Конторская же, та самая, с обкусанным концом, которая когда-то произвела на меня впечатление, вместе с другими ручками и карандашами торчала из алюминиевой кружки с выцарапанными на ней инициалами "С. К.".
Симыч держал "паркер", зажав в кулаке, как резец, и писал, налегая на ручку плечом и раздирая бумагу. Я не видел, что именно он сочинял, но, начертав какой- то кусок или фразу, он, замахнувшись ручкой, замирал, шевелил губами, перечитывая. Дочитав до конца, встряхивал головой, восклицал:
- Хорошо!
И резким ударом, словно заколачивал гвоздь, ставил точку. Потом еще фраза и опять:
- Хорошо! И опять точка.
Я смотрел на него с завистью. Видно было, что работает уверенный в себе мастер. Мне было неловко его прерывать, но и стоять за его спиной тоже было как-то глупо. Я покашлял раз, потом другой. Наконец он меня услышал, вздрогнул, повернулся:
- А, это ты! - И сказал нетерпеливо: - Что тебе нужно?
Я сказал, что мне ничего не нужно, я пришел проститься и выслушать его пожелания.
- Хорошо, - сказал он и взглянул на часы. - У меня для тебя есть семь с половиной минут.
- Симыч! - закричал я вне себя от негодования. - Ты меня извини, но это просто нахальство. Я тут из-за тебя сутками околачиваюсь, а у тебя для меня только семь с половиной минут.
- Было семь с половиной, а теперь, - он опять взглянул на часы, - только семь. Но этого достаточно. И напрасно кипятишься. Для тебя наша встреча тоже будет полезной. Возьмешь с собой "Большую зону".
- "Большую зону"? - удивился я. - С собой в Мюнхен?
- Да не в Мюнхен, а в Москву две тысячи... какого года? Сорок второго? Вот туда и возьмешь.
- Как? Все шестьдесят глыб?
- Шестьдесят, - помрачнел Симыч, - я еще не написал. Меня слишком часто отрывают. Я написал только тридцать шесть.
- И ты хочешь, чтобы я туда в будущее тащил тридцать шесть глыб. Зачем? Неужели ты не веришь, что они к тому времени будут уже напечатаны?
- Конечно, будут, - подтвердил Симыч. - Но я боюсь, что они там что-нибудь исказят или поправят. А я хочу, чтобы все было точно.
- Это я понимаю, - сказал я Но тридцать шесть глыб я просто не дотащу. У меня грыжа, и я больше пяти никак не осилю.
- Ясное дело, - усмехнулся Симыч самодовольно. - То что мне под силу, другим невпотяг. Но вот это ты, надеюсь, все же осилишь.
Он открыл пластмассовую коробочку и вынул из нее тонкую, размером в ладонь черную пластинку. Это был обыкновенный флоппи-диск от домашнего компьютера, но, видимо, с очень большими возможностями.
- Вот, сказал, усмехаясь, Симыч. Все тридцать шесть глыб. Не надорвешься.
- И что я с этим буду делать там? - Это я не знаю, вздохнул Симыч. Это зависит от того, что там. Если все это опубликовано, вычитаешь и сверишь ошибки...
"Хрен тебе! - подумал я про себя - Вычитывать тридцать шесть глыб для меня (я читаю медленно) - это год работы, а я еду не больше, чем на месяц.
- Если ошибок нет, сдай диск в музей Карнавалова...
- А если музея нет? - спросил я с осторожным ехидством.
- А если нет, - рассердился он то ли на меня, то ли на неблагодарных потомков, - значит, там все еще правят заглотчики. Тогда ты... - Тут он прямо весь задрожал, заходил по комнате... - Тогда вот что. Найди какой-нибудь будущий компьютер, вставь в него эту штуку, напечатай как можно больше экземпляров и распространяй, распространяй это и чем шире, тем лучше. Прямо раздавай всем направо и налево. Пусть люди читают, пусть знают, что собой представляют прожорные их правители.
- Симыч, - сказал я тихо. - Ну а как же я буду распространять-то? Ведь ежели там все еще правят заглотчики, так они ж меня арестуют, а может, даже и расстреляют.
Это я высказал крайне неосторожно. Я еще не закончил фразы, а он уже побагровел, сжал кулаки и затрясся.
- Молодой человек! - загремел он так, что даже стекла задребезжали. - Стыдно, молодой человек! Россия гибнет! Прожорные заглотчики уже хрустят костями половины мира, нужны жертвы, а вы все беспокоитесь о себе.
Впрочем, видя мое смущение, он быстро сменил гнев на милость.
- Ну ладно, - сказал он, - ладно. Слабость духа это порок, который свойствен многим людям. А у тебя это потому, что в Бога не веруешь. Если б верил в Бога, то ты бы знал, что страдания укрепляют наш дух и очищают от скверны. И ты бы знал, что земная наша жизнь только временная прогулка, зато там отдохновение от всего и вечное блаженство. Подумай об этом. А сейчас езжай... Да, совсем забыл. Вот тебе записка. Возьми ее с собой тоже и там передашь кому нужно из рук в руки. Но не вздумай открывать и читать.
С этими словами он вручил мне плотный конверт с сургучной печатью. На конверте крупными буквами было написано: БУДУЩИМ ПРАВИТЕЛЯМ РОССИИ
- Лео! - закричал он.
Тут же дверь отворилась, явился Лео, одетый попросту, в джинсах и в майке, которую американцы называют "ти-шерт". На майке был изображен Симыч.
- Лео, - сказал Сим Симыч, кивнул на меня. - Он уезжает. Проводишь его до монреальского большака.
- Симыч, - сказал Лео довольно развязным тоном, а может, он пообедает с нами и потом поедет?
- Это не нужно, - решительно возразил Симыч. Пообедает в леталке. - Незачем время попусту тратить.
Утром следующего дня я вернулся в Мюнхен и письмо будущим правителям опустил в мусорный ящик. Но флоппи-диск оставил, сам не знаю зачем.
Главная