О Николае Павловиче Ульянове и о людях, его окружавших
Кира КИСЕЛЕВА
Воспоминания Киры Александровны Киселевой попали ко мне совершенно случайно - через моего друга Сергея Терехова, который, вручая их мне, сказал: "Тут кое-что о Булгакове, много о Москве, об Арбате. И старушенция, между прочим, ого-го - Личность".
Сергей несколько лет работал врачом на "скорой" и за эти годы, имея доброе сердце и отзывчивый характер, коротко познакомился со многими московскими стариками и старушками, для которых стал не только знающим доктором, доставателем лекарств, но и, что для них самое главное, внимательным собеседником, умеющим слушать и понимать.
Я проглотил эти воспоминания залпом - столько там было действительно интересного, подмеченного зорким взглядом неравнодушного человека. И каким ярким светом вдруг озарились для меня знакомые картины Н. П. Ульянова. Как зримо увидел я его квартиру в Староконюшенном, хотя никогда в жизни в ней не был...
Мне не терпелось встретиться с Кирой Александровной, поговорить, но со слов Сергея я знал: она тяжело больна, порой никого не хочет видеть. Когда же появилась возможность опубликовать рукопись и личная встреча стала необходимой, я проявил настойчивость.
Долгое время она болела, а когда ей стало чуточку лучше и Сергей уже договорился о рандеву, она вдруг неожиданно перенесла встречу. Это повторилось несколько раз. Впоследствии выяснилось, что ее волновало, как она выглядит после болезни - она не желала "в таком виде показываться незнакомому мужчине". И в свои восемьдесят "с гаком" (да простит меня Кира Александровна за разглашение самой сокровенной женской Тайны) она оставалась Женщиной!
И вот наконец я в Глинищевском переулке, возле знаменитого театрального дома, на фасаде которого тесно от мемориальных досок - О. Л. Книппер-Чехова, И. М. Москвин, В. И. Немирович-Данченко... Дверь открывает женщина (ей-богу, язык не поворачивается сказать - старушка) небольшого роста, гладко причесанная, с живыми проницательными глазами. На вопрос, как она себя чувствует, она ответила: "Я скоро умру". Прозвучало это не грустно, не жалобно, просто как констатация факта, как будто речь шла не о жизни и смерти, а о чем-то будничном, вроде похода в соседний магазин.
В небольшой квартире было тесно от книг, всевозможных папок и картин. Картины царили повсюду - на стенах, на столе, даже на полу. И на всех в правом углу бросалась в глаза подпись художника - "Н. П. Ульянов". Вот и знакомый по репродукциям "Дом в Староконюшенном". Нет, что ни говорите, а подлинник есть подлинник! Что за прелесть этот старенький, покосившийся от груза лет московский особнячок с мезонином, это акварельное деревце, эта смесь серого (дождь) с зеленым, чуть розоватые крыши домов ("дождь пополам с солнцем"?), эти случайные прохожие без лиц (зонты, зонты), выделенные световыми пятнами - синее, красное, желтоватое. Чуть выше - портрет самой Киры Александровны кисти Н. П. Ульянова - молодые, по-детски распахнутые в мир глаза.
Матерый кот Митрофан сопровождает нас от картины к картине как полноправный хозяин, благо хозяйка позволяет ему буквально все. "Он у меня газет не читает и не знает, что в стране творится, поэтому каждый день требует минтая", - смеется она. А Митрофан, словно услышав, что говорят о нем (конечно, услышал!), подал голос, прыгнул на стол и улегся возле огромной папки с ботиночными тесемками, на которой было написано: "Н. П. Ульянов. Эскизы к "Мольеру". "Попахивает мистикой, - усмехнулся я про себя, - парафраз на тему "Булгаков и коты"...
Давным-давно по стечению обстоятельств Кира Александровна оказалась душеприказчицей Николая Павловича Ульянова, и теперь все в ее квартире напоминает о нем, и не только картины, но даже мебель - старинный буфет с кузнецовским фарфором, напольные английские часы, резные кресла из мореного дуба и безделушки вроде градусника "О. Швабе в Москве", показывающего температуру в комнате по давно забытому Реомюру. И мне показалось, что угасающие (увы) жизненные силы Киры Александровны поддерживаются прежде всего Памятью о своем Учителе, заботой по сохранению ульяновской ауры, ощущаемой каждым, кто хотя бы раз побывал в ее доме.
Перед визитом к Кире Александровне что-то потянуло меня перечитать "Старика" Юрия Трифонова. И пока Сергей разговаривал с ней о болезнях и лекарствах, я украдкой вынул из дипломата коричневый томик и прочитал: "Дни мои все более переливаются в память. И жизнь превращается в нечто странное, двойное: есть одна, всамделишная, и другая, призрачная, изделие памяти, и они существуют рядом... Памятью природа расквитывается с нами за смерть. Тут и есть наше бедное бессмертие". "Это и о ней тоже", - подумалось мне.
И действительно, можно было поверить, что в этой квартире художник Ульянов еще жив, еще дышит спустя много лет "где-то под горючим сланцем, под глыбами матерой руды, в непроглядных, без воздуха катакомбах", и даже его квартира в Староконюшенном чудесным образом материализовалась здесь, в Глинищевском, в 15 минутах ходу от Арбата... Года три назад к Кире Александровне нагрянули сотрудники Астраханского музея. Двое молодых, интеллигентного вида мужчин. Вели себя подчеркнуто вежливо, рассыпались в комплиментах, один даже поцеловал руку. Пили чай, рассказывали "про музей" - "сколько там много туристов бывает". Околдовали хозяйку и унесли четыре лучших картины Н. П., в том числе и прекрасный "Дождь в Староконюшенном", антикварные часы, что-то еще. Оставили, правда, расписки, но после их ухода они со стола исчезли. Кира Александровна было на Митрофана погрешила, но потом почуяла недоброе. Навела справки и получила ответ - таких сотрудников в Астраханском музее нет (память на фамилии у нее феноменальная). Стало ясно, что ее попросту обокрали. На вопрос, как же она так доверилась незнакомцам, она простодушно ответила: "Уж очень я была рада, что берут в музеи вещи Ульянова". После этого случая Кира Александровна на восемь месяцев слегла в больницу.
Когда-то она почти ежедневно бегала отсюда на Арбат, в знакомый дом в Староконюшенном, к Ульянову. Он был ее Учителем, советчиком, источником творческого вдохновения (в своих лучших театральных работах она нередко отталкивалась от идей, высказанных мастером). Теперь она не может даже выйти на улицу. Когда мы прощались, Кира Александровна подала нам руку и снова повторила те страшные в своей обыкновенности слова: "Я скоро умру". Сказать на это было нечего, и мы молчали. И хозяйка дома, словно почувствовав неловкость перед гостями, добавила: "А мне писать хочется. Я столько о старой Москве помню..."
Кира Александровна, несмотря на болезнь, пыталась продолжать работу над своими "московскими записками" (так она их называла), интересовалась судьбой "Арбатского архива". Увы, она так и не дождалась его выхода в свет. К. А. Киселева умерла в январе 1996 года.
Главная