Последние дни патриарха Тихона
(Воспоминания врача)
Эмилия БАКУНИНА
Личность и деятельность патриарха Тихона (1865 - 1925), в миру Василия Ивановича Беллавина, не может оставить равнодушным ни одного человека, который, пусть даже косвенно, имеет отношение к Православной Церкви. Бесспорно, патриарх Тихон как проповедник единства Церкви навсегда останется в истории Православия учителем и отцом Церкви. Однако в творениях патриарха, которые подчас кажутся внутренне противоречивыми, каждый пытается найти мысли и чувства, отвечающие его собственному мироощущению. Избежать идеологической "игры" с творениями патриарха Тихона, вероятно, не удастся в ближайшее время, до тех пор, пока Православная Церковь внутренне не окажется готовой к единству. Деятельность патриарха и даже внешняя канва его жизни также оказываются предметом идеологических споров. Единственная возможность их преодоления - публикация всех без исключения и идеологической "чистки" материалов, связанных с патриархом Тихоном. Конечно же, приоритет должен быть отдан не очередным теоретическим построениям, где факты жизни и высказывания патриарха будут выбираться в соответствии с личными пристрастиями, а максимально отрешенным от идеологической суеты документам.
Воспоминания Эмилии Николаевны Бакуниной, урожденной Лопатиной, о последних днях жизни патриарха Тихона - один из немногочисленных документов, который не ставит во главу угла политику. Не случайно они имеют подзаголовок: "Воспоминания врача". В небольших мемуарах напрочь отсутствует навязывание идейных воззрений самого автора воспоминаний.
Э. Н. Бакунина после окончания Арсеньевской гимназии в Москве получила медицинский диплом в Женеве в 1901 году. Деньги для обучения помогла добыть одна из знакомых. Этот долг Эмилия Николаевна завершила выплачивать лишь во время войны 1914 года. Вернувшись в Россию, Эмилия Николаевна работала в земской больнице небольшой деревеньки, носившей по странному совпадению название Лопатино. Там же она вышла замуж за Алексея Ильича Бакунина.
А. И. Бакунин, племянник известного анархиста, слушал лекции в Московском университете, затем был выслан из Москвы после студенческих беспорядков, окончил медицинский факультет в Бреславле, сдав государственный экзамен при Казанском университете. Медицина была для Бакуниных не профессией, а служением. Да и как иначе могла называться работа в земской больнице, на родине Алексея Ильича, за 100 рублей в месяц? Чтобы оставаться вместе, Бакунины занимали вдвоем одно врачебное место; из скудной зарплаты оплачивали труд фельдшерицы, нуждавшейся в поддержке. Во время первой мировой войны Эмилия Николаевна служила хирургом в госпитале. Хотя Алексей Ильич и был избран депутатом Второй Государственной Думы, а при Временном правительстве был товарищем министра Общественного призрения, врачебная практика всегда оставалась для Бакуниных главным служением.
После 1917 года они содержали частную лечебницу, где делали операции заключенным Бутырской тюрьмы. Понимая, чем это грозит, они приняли в лечебницу патриарха Тихона. Опасения оказались основательными. В 1925 году, когда они подали прошение о возобновлении контракта на аренду помещения, занимаемого лечебницей, то получили категорический отказ. Вскоре Бакунины были вынуждены уехать за границу. Эмилии Николаевне не довелось больше в полном объеме заниматься хирургией. Она приняла обязанности врача первого старческого дома, созданного для русских во Франции, и проработала в нем 23 года. Ее умение подходить к больному человеку, неизменное доверие, которое она к себе внушала, скрашивали последние годы многим и многим одиноким людям.
Меня часто расспрашивают о последних днях и смерти патриарха Тихона, скончавшегося в нашей лечебнице, в Москве, на Остоженке. Этот интерес понятен, если только не ждать от врача каких-нибудь "политических разоблачений", в связи с толками о завещании покойного патриарха. Для нас патриарх был больным старым человеком, почти обреченным, или, как он был записан в больничной книге, "гражданином Беллавиным", здоровье которого требовало отдыха от всяких дел и тяжелых вопросов. Поэтому никаких с ним бесед, кроме обычных житейских - об его самочувствии, о необходимости для него беречься, - мы никогда не заводили; не склонен был к этому и сам наш больной. Неуместны были бы и какие-нибудь догадки об иной стороне его жизни, по случайным его словам или по намекам окружавших его лиц. Поэтому и рассказать о нем я могла бы только как врач о пациенте, около трех месяцев пробывшем под его постоянным врачебным наблюдением.
Конечно, патриарх Тихон не был рядовым больным; исход его болезни тревожил и Москву и всю Россию, и этого исхода ждали не только люди, ему преданные, но и полицейские власти. Это заставляло нас уже не для собственного, а для общественного успокоения во всех, даже пустяшных с медицинской точки зрения случаях (как, например, зубная боль) обращаться к консультации других врачей и разделять с ними ответственность за состояние больного. С другой стороны, именно это особое положение больного, его высокий духовный сан, часто не давало возможности подвергнуть его строжайшему режиму; свои обязанности главы Церкви он ставил выше забот о здоровье, и с этим приходилось мириться в тех случаях, когда не удавалось убедить его беречь свои силы. К сожалению, нельзя было убедить бережнее относиться к немощам старого и тяжко больного человека его окружение, главным образом имевшее к нему постоянные дела духовенство, и еще менее - агента и следователей ГПУ. Тут, в российских условиях, мы были бессильны. Возможно, что полный покой продлил бы на год-два жизнь патриарха Тихона, но сам он говорил, что "належаться" он еще успеет, что бросить дела он не имеет права.
Таким образом, в моих воспоминаниях о патриархе не может быть ничего сенсационного. Это просто история последнего периода его болезни и той стороны его общественного служения, которая была видна и нам, относившимся к нему как к трудному пациенту, слишком мало о себе заботившемуся. Эти воспоминания я кратко записала, исполняя настоятельную просьбу нескольких лиц.
***
Поздно вечером 12 января 1925 года в нашу лечебницу на Остоженке зашел знакомый врач и спросил меня, можем ли мы принять к себе больного с тяжелыми сердечными припадками, нуждающегося в серьезном лечении и внимательном уходе. Я ответила, что можем, но ввиду тяжкого заболевания не в общую, а в отдельную палату.
- Значит, можно привезти больного завтра?
- Привозите. - Этот больной - патриарх Тихон.
- Почему же вы сразу не сказали?
- Боялся, что не примете.
И доктор рассказал мне, что сегодня же должны были перевезти патриарха Тихона в одну частную лечебницу, где была занята для него комната, но вчера вечером оттуда позвонили и сказали, что боятся его принять. На патриарха это так подействовало, что он отказался переезжать куда-нибудь из Донского монастыря, и врачам пришлось настоятельно требовать, а близким долго уговаривать больного, чтобы он согласился на новую попытку найти для него лечебницу. Что помощь патриарху Тихону была сопряжена с известным риском - в том вряд ли могло быть сомнение; больницы боялись, что их закроют за это. На опыте своей лечебницы нам пришлось впоследствии убедиться, что опасение это было не напрасно.