Помещение инспекции книгопечатания находилось, видимо, в известном казенном доме по Чернышевскому переулку, где размещалась вся канцелярия Московского генерал-губернатора. Возможность сохранения берлинского экземпляра Пушкина среди остатков вышеперечисленных былых книгохранилищ чрезвычайно мала, но относительно других запрещенных и потому редких изданий обнадеживает система их дублетного хранения в четырех разных ведомственных архивах.
Чтобы покончить с отступлением в область пушкинианы, добавим следующее. Среди документов, в которых речь идет о запрещенных книгах после 1905 г., часто встречается указание на то, что отпечатаны они были в упоминавшейся выше (по поводу книги О. Мирбо) типографии А. П. Поплавского, с энтузиазмом печатавшей все три условные разновидности запрещенных книг ("духовно-вредные", "эротические", "политические"). Не обошлось здесь и без издания, аналогичного "берлинскому Пушкину". Что говорят, однако, по этому поводу сами библиофилы?
Обратимся к свидетельству двух крупнейших величин - к знаменитому собирателю Н. П. Смирнову-Сокольскому и не менее известному книгопродавцу Л. А. Глезеру. В "Записках букиниста" последний, в частности, пишет: "Среди легендарных книг смело можно назвать "Стихотворения, не изданные в России" А. С. Пушкина. Без указания года выпуска, они напечатаны в Москве в типографии А. Поплавского в 1908 году... Но тираж дальше типографии не пошел. По утверждению Н. П. Смирнова-Сокольского, "весь тираж до последнего экземпляра попал под нож резальной машины, был уничтожен". Как пишет Николай Павлович в "Рассказах о книгах", лишь ему удалось добыть один экземпляр "тягостного вида" - разрезанный на три части, которые едва-едва скреплены между собой полосками клейкой бумаги. Экземпляр принадлежал владельцу типографии А. Поплавскому.
"В принципе, - пишет Глезер, - Н. А. Смирнов-Сокольский прав - издание это редчайшее. Но сохранилось не менее пяти экземпляров. Правда, целые. Не "порубанные"24. Далее Л. А. Глезер увлеченно рассказывает историю своих встреч с четырьмя экземплярами этой книги, умалчивая о том, почему они остались не уничтоженными и где могли сохраниться.
Если это действительно "государственные" экземпляры, т. е. экземпляры архивов ведомств государственного книжного надзора, то небезынтересным в этой истории будет социологический аспект - ведь ныне все они, по свидетельству Глезера, находятся в частных руках, являя собой своеобразные осколки от распадавшейся некогда мощной государственной машины.
На страницах своей книги Л. А. Глезер неоднократно упоминает о поплавском издании Пушкина как о величайшем раритете25. Однако находка этого издания оказалась делом случая. Л. А. Глезер мог также случайно столкнуться, например, с еще более ценным берлинским изданием: документы книжной инспекции в значительной степени способны стать полезной лоцией в туманном море книжных находок.
Ода мелким архивным фактам увела, однако, нас в сторону от Арбата. Впрочем, отступление не было случайным. Книжная культура Арбата создавалась и воспроизводилась, как уже было замечено, будничной работой множества людей. Именно перипетии будней, вкрапленные в официальные архивные документы, способны лучшим образом передать аромат каждого этапа в "произрастании" книжной микрокультурной "флоры" Арбата. И если в самом инспектировании книжного дела заложен смысл некой "зеркальности", то тем дороже нам эти архивные свидетельства, т. к. на Руси "зерцала", с легкой руки классиков, давно уже ассоциируются с нелицеприятностью.
Последнюю из архивных иллюстраций (но отнюдь не последнюю, конечно, в "арбатском" комплекте документов инспекции) хотелось бы привести именно по этому поводу. Это некое "прошение с продолжением" - необходимый штрих эпохи, русского общества, его культурной среды. Документ вольно или невольно выдает то ответственное место, которое книжность издавна занимала в России:
"Его превосходительству господину Московскому градоначальнику. Жены приписанного к городу Риге по служительскому окладу Елизаветы Дмитриевны Ульман, живущей в Москве, Пречистенской части, 2 участка, по Кривоарбатскому пер., в д. Стромилова прошение.
Честь имею просить Ваше превосходительство выдать мне разрешение на право открытия и содержания в г. Москве магазина для производства торговли новыми и подержанными книгами, а также писчебумажными принадлежностями. Москва. Декабря 21 дня 1906 г.
В числе письменных принадлежностей честь имею просить Вас разрешить мне торговлю открытыми письмами.
На документе значатся резолюции: "В М. Охран. Отд. 23/Х11" и "Раз-реш. г. Градоначальн. 15/1-907". Расшифровываются они просто: "Охр. - 24 дек. 1906 - Отд. Секретно.
МВД. Старший инспектор книгопечатания и книжной торговли в Москве. Декабря 23 дня 1906 г.
В Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в Москве.
Имею честь покорнейше просить Отделение сообщить мне сведения о политической благонадежности жены приписанного к г. Риге Елизаветы Дмитриевны Ульман, ходатайствующей о разрешении ей производить книжную торговлю.
Г-жа Ульман проживает в доме Стромилова, по Кривоарбатскому пер., 2, ул. Пречистенской части.
Старший инспектор А.Тарновский.
Контр(ольный экземпляр). Арх(ив инспекции)"27.