Борис Годунов умер 13 мая 1605 года, завещав престол сыну Федору. Федор процарствовал лишь две недели. 1 июня в Москве начались волнения горожан, подогреваемые боярами - противниками Бориса Годунова. Его вдова) сын и дочь были арестованы и водворены в темницу. 20 июня в Москву вступил Дмитрий.
Очевидец вступления Дмитрия в Москву Исаак Масса подробно описывает его: "Дмитрий весьма приблизился к Москве, но вступил в нее только, когда достоверно узнал, что вся страна признала его царем, и вступление свое он совершил 20 июня. И с ним было около восьми тысяч казаков и поляков, ехавших кругом него, и за ним следовало несметное войско, которое стало расходиться, как только он вступил в Москву; все улицы были полны народом так, что невозможно было протолкаться; все крыши были полны народом, также все стены и ворота, где он должен был проехать; и все были в лучших нарядах и, считая Дмитрия своим законным государем и ничего не зная другого (о нем), плакали от радости. И миновав третью стену и Москву-реку, и подъехав к Иерусалиму - так называется церковь на горе, неподалеку от Кремля (собор Василия Блаженного. - В.М.) - он остановился со всеми окружавшими и сопровождавшими его людьми и, сидя на лошади, снял с головы свою царскую шапку и тотчас ее надел опять и, окинув взором великолепные стены и город, и несказанное множество народа, запрудившее все улицы, он, как это было видно, горько заплакал и возблагодарил Бога за то, что Тот продлил его жизнь и сподобил увидеть город отца своего, Москву, и своих любезных подданных, которых он сердечно любил. Много других подобных речей (говорил Дмитрий), проливая горючие слезы, и многие плакали вместе с ним..."
Из монастыря привезли мать Дмитрия инокиню Марфу, по пути ей оказывали почести как вдовствующей царице. В подмосковном царском дворце - Тайнинском - произошла встреча матери и сына, и Марфа признала его. Признал в нем Дмитрия и боярин Василий Шуйский. И многие тогда поверили, что перед ними действительно сын царя Ивана Грозного.
Дмитрий царствовал менее года. Облегчения жизни народу "законный" государь не принес, стало даже тяжелее, так как ему требовались дополнительные деньги для уплаты полякам за помощь. Кроме того, у народа вызывало раздражение, что царь душой больше привержен к иностранцам и к католической вере, чем к своим людям и православию. Поляки вели себя в Москве вызывающе, будто здесь хозяева не москвичи, а они. За спиной у Дмитрия вел свою интригу боярин Василий Шуйский. Вслух он чествовал его как государя, а шепотком говорил, что он - самозванец. В конце концов уже вся Москва разглядела: странно, не похоже ни русского государя ведет себя этот царевич и в больших делах и в малых, обиходных: не так молится, не чтит святых икон, не отдыхает после обеда, как заведено от века. Особо сильное недовольство вызвала женитьба Дмитрия на католичке Марине Мнишек и свадебные торжества, когда ради иноземных гостей выгнали москвичей из их домов в Китае и Белом городе.
Между тем заговорщики во главе с Шуйским, который намеревался сам занять царский трон, уже были готовы к выступлению и вместе с народом "положили избыть расстригу и ляхов".
Волнения начались 12 мая. В этот день, как повествует Карамзин, "говорили торжественно, на площадях, что мнимый Дмитрий есть царь поганый: не чтит святых икон, не любит набожности, питается гнусными яствами, ходит в церковь нечистый, прямо с ложа скверного, и еще ни однажды не мылся в бане с своею поганою царицею; что он, без сомнения, еретик и не крови царской".
Пять дней спустя волнения превратились в общий бунт, заговорщики ворвались в Кремль и убили царя-самозванца. Его труп вытащили на площадь и бросили возле Лобного места... Затем его сожгли, смешали с порохом и выстрелили из пушки в ту сторону, откуда пришел самозванец.
Царем, как и ожидалось, "выкрикнули" Шуйского, и он занял престол.
Но мало было физически уничтожить самозванца, его нужно было развенчать морально. Шуйский со священством предпринимают самый убедительный в тех условиях шаг: извлекаются останки царевича Дмитрия, Шуйский вопреки своему прежнему заявлению, говорит, что царевич был убит по приказу Годунова, мать - инокиня Марфа - принародно, обливаясь слезами, молит царя (Василия Шуйского), духовенство, народ "простить ей грех согласия с лже-Дмитрием" и ее обман. Грех ей был прощен. Царевич Дмитрий был причислен к лику святых как невинно убиенный. Таким образом, самозванство правившего почти год Россией царя было как будто полностью удостоверено, и в истории за ним закрепилось имя лже-Дмитрия.
Но гибелью лже-Дмитрия Смута в России не закончилась. Царствование Шуйского, "лукавого царедворца", как назвал его А.С. Пушкин, кончилось его низложением в 1610 году и смертью два года спустя в польском плену. После него во главе России находились семь бояр (о них есть своя пословица, и рассказ о этом будет впереди); польский король стремился сам занять русский престол или посадить на него своего сына Владислава; объявились еще несколько лже-Дмитриев, один из них, прозванный Тушинским вором, так как он стоял лагерем в Тушине под Москвой, больше года держал в осаде столицу. Появление новых самозванцев стало возможно из-за того, что, несмотря на все разоблачения, многие люди в России были склонны более верить пришлому человеку, чем собственному правительству.
Конец Смуте положило народное ополчение под командованием Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского, освободившее Москву от польско-литовских интервентов, и восшествие на русский престол Михаила Федоровича Романова.
Но в череде ярких исторических персонажей русской Смуты XVII века одна фигура вызывает особый интерес и особое любопытство, - это фигура лже-Дмитрия 1.
До сих пор, несмотря на окончательно принятый и многократно подтвержденный научными авторитетами официальный вывод, что лже-Дмитрий 1 был самозванцем, то один, то другой историк возвращается к старым документам, и его начинают обуревать сомнения.
Даже такой строгий фактограф как С.М. Соловьев, вовсе не склонный ни к романтике, ни к фантазиям, подойдя к итоговой оценке лже-Дмитрия 1, никак не может сделать однозначный вывод и начинает сомневаться не в царском его происхождении, а в самозванстве. "Сознательно ли он принял на себя роль самозванца, - пишет Соловьев, - или был убежден, что он истинный царевич?.. В нем нельзя не видеть человека с блестящими способностями, пылкого, впечатлительного, легко увлекающегося... В поведении его нельзя не заметить убеждения в законности прав своих: ибо чем объяснить ту уверенность, доходящую до неосторожности, эту открытость и свободу в поведении? Чем объяснить мысль отдать свое дело на суд всей земли, когда он созвал собор для исследования обличений Шуйского? Чем объяснить в последние минуты жизни это обращение к матери? На вопрос разъяренной толпы, - точно ли он самозванец? Дмитрий отвечал: "Спросите у матери!"
Таков герой фразеологизма "Митькой звали". Сколько народу ни твердили, что лже-Дмитрий - это Гришка Отрепьев, а он в раздумье повторяет: "Митькой звали..."
В Москве вплоть до начала XX века ходили рассказы о том, что время от времени люди видели на Кремлевской стене бродящую между зубцами тень царевича Дмитрия, и находились этому очевидцы.
Главная