Бывает, проживет человек в каком-то городе, на одной и той же улице или в одном переулке чуть ли не всю жизнь, тысячи раз произнесет и напишет, сообщая кому-нибудь свой адрес, их названия, и не задумается, почему они так называются и что вообще значат эти названия.
Но однажды, бывает, неожиданно для самого себя, он вдруг задастся этими вопросами.
Надо сказать, что интерес к названиям местностей - топонимов (таким термином, образованным из греческих слов "топос" - "местность" и "онома" - "имя", пользуются ученые-языковеды) - дремлет в сознании человека, как говорится, вполглаза, и пробуждается легко: от прочитанной книги или газетной информации, от разговора с любопытствующим собеседником, от находки в канаве, вырытой водопроводчиками, обломка неизвестного, но явно старинного предмета и от тысячи других причин. На нашей памяти возникло и прокатилось по стране в конце восьмидесятых - начале девяностых годов действительно общенародное движение за возвращение исторических названий городам и улицам, переименованным за годы советской власти коммунистическим режимом.
Оказалось, что по всей России многих жителей больших и малых городов волнует эта проблема, и они принимают близко к сердцу судьбу названий тех мест, где живут.
Особенно бурно шел этот процесс в Москве, и москвичи добились наибольших успехов.
Московские названия - названия отдельных частей, города, названия улиц, переулков, площадей - представляют собой уникальное, единственное в своем роде явление. В сочетании с другими чертами древней русской столицы - архитектурой, планировкой города, его историей, духовными ценностями, нравственными идеями, исповедуемыми ее обитателями, они создают то своеобразие Москвы, которое искони признавалось и пока еще признается ныне за ней и в России, и за границей. Именно это
своеобразие вывело Москву как равную в круг мировых исторических городов, таких как Рим, Париж, Лондон, Берлин.
Московские названия - Маросейка, Охотный ряд, Арбат, Зацепа, Якиманка и другие не повторяются нигде, и эта неповторимость давно уже отмечена народом. В фольклорных произведениях, получающих общенародное распространение, бывают отмечены исторические события и явления, имеющие общенациональное значение и получившие общенародное признание - малозначительное в общенародный фольклор не попадает. Московские названия - единственные из всей российской городской топонимики - в фольклор попали. В.И. Даль приводит адреса-шутки, составленные из настоящих московских названий. Разнообразные, выразительные, каждое на особинку, эти названия весело демонстрируют словесную яркость, богатство, своеобразие московских топонимов:
"У Всех Святых на Кулишках, что в Кожухове за Пречистенскими вороты, в Тверской ямской слободе, не доходя Таганки, на Ваганке, в Малых Лужниках, что в Гончарах на Воргунихе, у Николы в Толмачах, на Трех горах...", "За Яузой на Арбате, на Воронцовом поле, близ Вшивой горки, на Петровке, не доходя Покровки, за Серпуховскими воротами, позади Якиманской, не доходя Мещанской, в Кожевниках, прошедши Котельников, в Кисловке под Девичьим, в Гончарах, на Трех горах, в самых Пушкарях, на Лубянке, на самой Полянке". "То есть, нигде", - поясняет смысл таких сочетаний адресов Даль. Шутка заключается в том, что названные местности находятся в разных концах города.
Но, тем не менее, эти шутки пародируют действительную форму адресов, какими они сложились в Москве и которыми в течение веков пользовались москвичи.
Главной чертой московского адреса была их обстоятельность и описательность, поскольку четко формальных адресов Москва до конца XVIII века не знала. Москвич, объясняя, куда и как идти или ехать, каждый раз варьировал свое объяснение в зависимости от обстоятельств, учитывая и то, откуда предстояло ехать человеку, в какое время, на чем, и, конечно, принимая во внимание знание человеком местности, а также, между прочим, и его понятливость. Таким образом, и получался не адрес, а произведение устного народного творчества.
В начале XVI века один официальный документ описывает местоположение московского района таким образом: "Да не дошод Петра святого, направо Рождественским переулком до той улицы, что идет от города мимо Юрьи святый каменную церковь к Сущеву на Дмитровскую дорогу..."
В "Строельной книге церковных земель" середины XVII века адреса церквей даются в такой форме: "Церковь деревянная Сошествия Святого Духа, что за Богородицкими вороты подле городовые стены, на рву", "Великого Чудотворца Николы Явленного, что за Арбацкими вороты".
Сто лет спустя, в 1747 году, также в официальном документе приводится адрес купца Ивана Мусина: "Идучи из Семеновской в Алексеевскую слободу, в приходе церкви Воскресения Христова, что в Таганке".
Основным ориентиром для адреса чаще всего бывала церковь. Но поскольку в городе было много одноименных церквей, например, Николая Чудотворца - почти три десятка, Троицких - около двух десятков, более десятка Покрова Богородицы и так далее, то большое значение приобретали местные уточняющие прибавления к названию: "что в Куприне", "что на Покровке", "что слывет Красный звон", "под вязами"...
На том, какую важную роль в московском адресе имело такое народное уточняющее определение, построен сюжет шутливой поэмы "Француз на дрожках" известного драматурга Д.И. Фонвизина. Кажется, это первая (написана в 1760-е годы) и единственная поэма, сюжет которой построен на своеобразии московской топонимики.
В этой поэме рассказывается о том, как один француз, который был в Париже пивоваром, приехал в Москву, объявил себя купцом и дворянином - "из мужика в мосье он претворился" - и стал торговать модным французским товаром, драл за свои духи и помаду втридорога и разбогател. Однажды ему понадобилось побывать "в том месте, что слывет в народе Курьи ножки". Француз не очень хорошо знал русский язык, поэтому велел извозчику вести себя "на Пьетуховы ног". Извозчик не знал, где находятся эти "Петуховые ноги", но, не желая потерять седока, тронулся с места, полагая, что тот по пути будет указывать, куда надо ехать. Француз же время от времени кричит: "О! Не там!"
Извозчик по Москве с французом всюду рыщет,
Ног петуховых ищет.
Француз ругает извозчика, извозчик носится из улицы в улицу, наконец он взмолился, что не знает в Москве места с таким названием. "Никола больша крест на Пьетухови ног!" - в сердцах крикнул француз. Когда он указал второй важный элемент московского адреса, извозчик сразу сообразил: "Ба, Курьи ножки!" - и "вмиг француза он отвез".
Подробность и описательность московских адресов сохранялась и в последующие века. Хотя с XVIII века в Москве уже существовала нумерация домовладений, москвичи не доверяли "цифири" и предпочитали словесное объяснение.
Главная