Старая москвичка Елизавета Петровна Янькова в своих воспоминаниях, известных как "Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово" и охватывающих время с середины XVIII по первую четверть XIX века, рассказывая о знакомых москвичах, всегда
указывала их местожительство: "свой дом близ Остоженки, в приходе Илии Обыденного", "близ Девичьего поля в приходе Воздвиженья на Пометном вражке". Но и ее внук, издавая рассказы бабушки в 1877 году, так же, по-московски, традиционен: "Она (бабушка) жила постоянно в Москве, в собственном доме, в приходе у Троицы в Зубове, в Штатном переулке, между Пречистенкой и Остоженкой".
Н.М.Карамзин, сетуя на официальную краткость адреса писем, присылаемых ему из Петербурга, просит: "...Пиши ко мне, не забудь в надписи прибавить: в дому Плещеева на Тверской". А потом еще велит указывать: "...В приходе Василия Кесарийского", потому что названия церквей казались надежнее названий улиц и переулков.
М.С. Щепкин тоже всегда указывал свой адрес по ближайшей церкви: "Большой Спасский переулок у Спаса на Песках".
О том, как вводился современный вид московского адреса - с указанием названия улицы и номера дома - рассказывает в своих воспоминаниях "Москва в 1870-1890-х годах" историк, академик М.М. Богословский. В его время основной адресной приметой дома являлось имя его владельца. "Бывали, - пишет он, - затруднения и в тех случаях, когда по одной улице домами владели однофамильцы, и при указании адреса надо было обозначать, что адресат живет не только в доме Иванова, но "в доме Иванова, бывшем Брабец". Впрочем, надо сказать, что тогда не было еще общепринятого порядка в обозначении адресов, и их обозначали то по полицейским частям и кварталам, например, "Хамовнической части 2-го квартала на углу Неопалимовского и Малого Трубного переулка, дом такого-то", то по церковным приходам, например, "у Мартына Исповедника", "у Успенья на Могильцах", "в приходе церкви Неопалимыя Купины". Иногда же прибегали к различным совершенно случайным обозначениям: против такой-то церкви, против вдовьего дома, против пожарного депо и т.д. Нумерация домов начала заводиться, помнится, с девяностых годов, но этот общеевропейский порядок, уже давно усвоенный в Петербурге, в Москве прививался очень туго. Распоряжения о номерах несколько раз издавались, номера заводились, но как-то не прививались и быстро выходили из употребления. Чтобы сломать упорство московских обывателей и окончательно упрочить новый порядок, пришлось прибегнуть к запрету писать на воротах фамилию домовладельца".
Т.Л. Щепкина-Куперник - это уже в предреволюционное десятилетие - вспоминает, что дом, в котором она жила в юности в Москве, имел "чисто московский адрес: "Божедомка, дом Полюбимова, что против большой ивы".
Сейчас не пишут на конвертах таких адресов, обстоятельства заставили перейти на строго формализованный адрес. Но традиции живут в устной форме - фольклор неистребим. Звонит мне приятель:
"Я получил новую квартиру у черта на куличках, в Бабушкине. Запиши адрес: выйдешь из электрички, на другую сторону не переходи, иди в туннель, за туннелем будет площадка, на ней табачный киоск, магазин "Вино", повернешь на улицу за "Вином", там дома с одной правой стороны, пройдешь три дома, потом будет девятиэтажный дом, по тропинке обойдешь его справа до серого дома, увидишь три зеленых корпуса, в промежутке между ними перпендикулярно к ним стоит наш корпус, от правого угла третий подъезд, второй этаж, из лифта налево, первая дверь. Записал? Ну, приезжай в это воскресенье."
Названия за московскими улицами, как правило, укреплялись надолго. Уходили в прошлое и забывались факты и явления, послужившие причиной и поводом возникновения названия, но само название оставалось. Например, есть в Москве Воротниковский переулок, название, дошедшее до нас из XVI века. В XVI - XVII веках московские улицы на ночь перегораживались деревянными загородками-решетками, чтобы препятствовать в темное время свободному передвижению по городу "лихих людей" - воров и грабителей. "В некоторых местах улицы, - рассказывает в своих "Записках о московитских делах" немецкий дипломат Зигмунд Герберштейн, посетивший Москву в 1526 году, - запираются положенными поперек бревнами и при первом появлении тьмы так оберегаются приставленными сторожами, что ночью после известного часа там нет никому доступа; если же кто после этого времени будет пойман сторожами, то его или бьют и обирают, или ввергают в тюрьму, если только это не будет человек известный и именитый. Ибо таких людей сторожа обычно провожают к их жилищам". Сторожа у этих решеток-ворот назывались воротниками. В XVII веке они жили в своей особой слободе, на ее месте находится современный Воротниковский переулок. За прошедшие с того времени три века забылось, что существовала в Москве такая профессия, поэтому ударение со второго - коренного - "о" переместилось на третье, тем самым затушевав первоначальное значение слова. Но вместе с исчезновением слова "воротник" в значении "сторож", получило всеобщее распространение слово "воротник" - обшивка вокруг отверстия для головы в одежде. Поэтому уже в XIX веке появилась так называемая народная, основанная на созвучии с современным словом, этимология, то есть объяснение происхождения названия: здесь, мол, жили люди, шившие воротники, оттого и Воротниковский.
Поскольку москвич знал, что пустых, ничего не значащих названий в Москве никогда не бывало, то когда он однажды вдруг задавался вопросом: а почему моя улица так называется? - обязательно отыскивалось объяснение. Если же никто не мог ответить на его вопрос, то он доходил собственным умом и фантазией до желанного ответа, придумывая целую историю и в конце концов крепко в нее поверив.
А.Н. Островский иронизировал над некими "учеными", которые считают, что название городского района Замоскворечье, находящегося за рекой, происходит от названия любимой и опекаемой его жителями птицы - скворца. Но при этом он совершенно справедливо подметил страсть москвичей объяснить любой московский топоним.
Интерес москвичей к своим топонимам документально может быть подтвержден с XVII века, когда Москва уже вошла в ряд крупнейших столиц мира, и политические обстоятельства потребовали представления миру древней родословной Москвы, что дополнительно подтверждало бы ее право называться столицей великого государства.
Именно в это время в среде ученого духовенства предпринимаются попытки объяснить само название - Москва, и возникает легенда об основании Москвы библейским персонажем - внуком Ноя - Мосохом, давшим названием городу сложением своего имени и "прелюбезной жены его", Квы.
Впрочем, самое первое по времени толкование одного из московских названий, сохранившихся доныне в названии Спасоналивковских переулков, содержится в сочинении уже упоминавшегося Герберштейна: "Невдалеке от города (Московского Кремля. - В.М.) заметны некоторые домики и заречные слободы, где немного лет тому назад Государь Василий (111-й) выстроил своим телохранителям (полк немецких наемников. - В.М) новый город Нали. Это слово значит на их языке то же, что латинское infunde - "налей", потому что другим русским, за исключением немногих дней в году, запрещено пить мед и пиво, а телохранителям одним только предоставлена государем полная свобода пить, и поэтому они отделены от сообщения с остальными, чтобы прочие не соблазнялись". Проще говоря, иностранцам разрешалось содержать питейные лавки и трактиры, что запрещалось русским, поэтому немецкая стрелецкая слобода была весьма популярна среди москвичей и, конечно, в живой речи получила такое название.
Главная