Заглянув на противоположную сторону Белого города, на Большую Лубянку, мы видим дом, принадлежавший графу Растопчину, главнокомандующему Москвы в 1812 году. На дворе этого дома в 1812 году чернью был растерзан купеческий сын Верещагин, на которого пало подозрение, что он распространял по Москве прокламации Наполеона. Вот что доносил граф Растопчин министру юстиции И. И. Дмитриеву: "Изменник сей (т.е. Верещагин) и государственный преступник был, пред самым вшествием злодеев наших в Москву, предан мною столпившемуся народу, который, видя в нем глас Наполеона и предсказателя своих несчастий, сделал из него жертву справедливой своей ярости". Один из участников этого события, квартальный надзиратель Алексей Гаврилович Гаврилов, рассказывал относительно казни Михаила Верещагина следующее: "2 сентября 1812 года, в последний день тогдашней Москвы, мы с Бурдаевым (тоже квартальный) дежурили при главнокомандующем графе Растопчине в его лубянском доме. С утра густая толпа народа стеклась на дворе и запрудила улицу: шумела, гамила и волновалась. Вдруг Растопчин с балкона вышел к нам в залу и, скоро идя вниз на крыльцо со всеми нами окружающими, велел вести туда же, на двор, молодого купеческого сына Верещагина, вытребованного с раннего утра в дом из "ямы", где он содержался. Прокричав на крыльце народу, что Верещагин изменник, злодей, губитель Москвы, что его надобно казнить, Растопчин закричал Бурдаеву, стоявшему подле Верещагина: "Руби!" Не ожидая такой изустной сентенции, Бурдаев оторопел, замялся и не подымал рук. Растопчин гневно закричал на меня: "Вы мне отвечаете своею собственною головою! Рубить!" Что тут было делать? Не до рассуждений! По моей команде "Сабли вон!" мы с Бурдаевым выхватили сабли и занесли вверх. Я машинально нанес первый удар, а за мной Бурдаев. Несчастный Верещагин упал. Растопчин и мы все тут же ушли, а чернь мгновенно кинулась добивать страдальца и, привязав его за ноги к хвосту какой-то лошади, потащила со двора на улицу. Растопчин в задние ворота ускакал на дрожках. Скоро и я по данному приказанию очутился тоже у Яузского моста пред фельдмаршалом Кутузовым для указания по Москве дороги войскам. Он наблюдал тут этот важный пункт сообщения, где столпились разного рода войска нашей армии, отступавшей на Рязанскую дорогу. Я конвоировал Кутузова до Тарутина"1. От себя Гаврилов прибавил, что вина Верещагина заключалась в том, что он перевел из "Гамбургских ведомостей" одну из прокламаций Наполеона. (Верещагин был довольно образован: он хорошо знал французский и немецкий языки.) Отец несчастного был щедро вознагражден императором Александром 1.
У Мясницких ворот, напротив почтамта, долго существовал дом, находившийся во владении Измайловых. Кто-то из Измайловых принадлежал к масонству, и потому в этом доме, тайно конечно, происходили заседания масонов. Там существовал целый ряд комнат со всеми атрибутами и украшениями прежнего масонства. Дом этот от Измайловых перешел к Кусовникову. Новые владельцы, очень состоятельные, но скупые старики, муж с женой, поселившиеся без прислуги в доме тотчас по уходе французов из Москвы, с переездом в дом и войдя в первую из таких масонских зал, обитую всю черным, со скелетом в углу и с ремешками на стенах, как они называли иероглифы, из суеверного страха и перепуга так и не решились обойти всех комнат, а рассудили заколотить двор навсегда. Оригиналы-старики прожили в доме более пятидесяти лет, ни разу не переступив порога таинственных и страшных комнат фармазонов. Дом этот вообще являл собой вид запустения и одичалости: ворота его редко растворялись, на дворе виднелся обширный огород. Владельцы его вели жизнь загадочную и отшельническую, не имели прислуги, кроме дворника, и выезжали кататься лишь по ночам. В Москве об этом доме долго ходило немало толков2.
Скажем несколько слов о масонах, так как в конце XVIII столетия и в начале XIX Москва положительно бредила масонами: в городе существовало более сорока масонских лож. Но что же такое были эти масоны? По словам Карамзина, это были просто христианские мистики: толковали природу и человека, искали таинственного смысла в Ветхом и Новом Завете, хвалились древними преданиями, унижали школьную мудрость, но требовали истинных христианских добродетелей от учеников своих, не вмешивались в политику и ставили в закон верность государю. Кроме того, они проповедовали чистую евангельскую любовь, не щадили капиталов в пользу благотворительности бедным и несчастным и заботились об устройстве больниц и аптек. Нравственная сторона их учения заслуживает полной симпатии: она вполне объяснена в их катехизисе. Однако про масонов ходили дурные слухи, и их обвиняли в том, в чем они были совершенно неповинны: им много вредила их таинственность. Один из известных масонов прошлого столетия был Н. И. Новиков, много пострадавший из-за этого масонства. Он имел четыре типографии, из которых одна была тайная и помещалась в его доме на Лубянской площади. Три другие типографии находились: а) против нынешнего дома консистории, в низеньком каменном здании, б) в Армянском переулке, в доме, занимаемом теперь Лазаревским институтом и в) в доме Гендрикова, у Сухаревой башни. В 50-х годах XIX столетия масоны уже не существовали.
Закончим наш обзор Белого города указанием, что башни стены, имевшие в себе помещения для воротников, после ее сломки были захвачены своими жильцами в собственность, и таким образом превратились во владения частных лиц. Их место теперь занято теми домами, которыми оканчиваются то по одну, то по обе стороны наши центральные бульвары. Башни Тверская и Мясницкая существовали до 1805 года. После 1812 года ворота Белого города уже совсем прекратили свое реальное существование.