- Ну как, ознакомились? - спросил маршал, когда я вытащил из-за пазухи книгу, порядком помятую.
- Да-да, прочел, - сказал я.
Мы были в его кабинете одни, он велел секретарше, чтобы она никого не пускала и никого не соединяла по телефону.
- Ну и как? - спросил он, заглядывая мне в глаза.
- По-моему, неплохо, - сказал я. Совсем даже неплохо. Я бы даже сказал, хорошо, замечательно даже.
- Ну да, согласился он, роман получился в основном интересный. Ну а вы его все- таки читали с критическим отношением?
- Ну конечно, с критическим. А как же, - сказал я. - Я всегда и все читаю критически.
- Вот именно это я и хотел от вас услышать! - маршал оживился и забегал по комнате. Понимаете, когда человек мыслит критически, тогда с ним можно договориться. Когда он мыслит некритически, тогда с ним договориться нельзя. И какие же вы недостатки нашли в вашем романе?
- Недостатки? - переспросил я удивленно. Я не понимаю, о каких недостатках вы говорите.
Он посмотрел на меня как-то cтpaннo.
- Ну как же, - сказал он растерянно, мне кажется, что во всех книгах, даже в самых лучших, какие-то недостатки все же имеются.
- Конечно, имеются, - согласился я очень охотно. Во всех книгах, кроме моих. Потому что я, когда пишу, я все недостатки сразу вычеркиваю и оставляю одни только достоинства. Правда, сейчас, читая роман, я заметил: там в одном месте запятая стоит лишняя, но в этом целиком виноват корректор. Не понимаю, куда он смотрел.
Взрослый помолчал. Я тоже. Он вытер со лба пот. Я сделал то же движение, хотя у меня лоб был не потный.
- Вот вы так говорите, - сказал Берий Ильич обескураженно. - Но вы говорите неправильно. Таких произведений без недостатков не бывает. Вот, скажем, над Гениалиссимусианой работает большой коллектив авторов, но даже он иногда делает некоторые ошибки. А у вас... Ну вот давайте посмотрим.
- Давайте, - охотно согласился я.
- Ну, хорошо. - Он открыл книгу, пробежал глазами первую страницу. - Ну, начать хотя бы со вступления. Уже в самом начале у вас сказано как-то непонятно, то ли все, что вы пишете было на самом деле, то ли вы все это выдумали. А где правда?
- Ну вот, - сказал я озадаченно. Откуда ж я знаю, где правда? Вы же сами говорите: вторичное первично, а первичное вторично. В таком случае вообще никакой разницы между выдумкой и реальностью не существует.
- Допустим, - легко согласился он и стал листать дальше. - Ну этого капиталиста вы очень хорошо изобразили. Очень сатирически. Ну этого... как его... Махенмиттельбрехера? - Миттельбрехенмахера, - вежливо поправил я.
- Ну да, ну конечно, Михельматен... ну, в общем, понятно. А он что же, этот ваш торговец, он и белыми лошадьми тоже торгует?
- Белыми? - удивился я. - А-а, я понимаю, что вы имеете в виду. Этого я, право, не знаю. Он вообще-то, я думаю, их не по цвету выбирает. Ему надо, чтобы они бегали хорошо. Он поэтому предпочитает арабских скакунов.
- Ага. Ну да. А кстати, насчет этих арабов, которые на вас там напали... Вам не кажется странным, что они возлагали на вас такие надежды, что вы у нас тут будете секреты добывать?
- Мало ли чего они возлагали, - сказал я. - Они, может быть, обо мне по себе судят и думают, что я способен родину продать за мешок золота. А я ее, должен вам сказать, и за два мешка не продам.
- Да-да-да, - поторопился заверить меня маршал. - Поверьте мне, никто в вашем патриотизме не сомневается. Ладно, оставим это. Это все может быть так, может быть не так, это не важно. А вот это... - он открыл страницу, на которой помещено первое упоминание о Сим Симыче, - это уж никуда не годится. С этим мы поступим таким образом, - он выхватил из пластмассового канцелярского стаканчика остро отточенный карандаш и, раздирая бумагу, решительно провел черту от левого верхнего угла страницы к правому нижнему. Он уже собирался провести и другую черту крест-накрест...
- Стоп! Стоп! Стоп! - закричал я. - Стоп! - схватил я его за руку. - Так не пойдет. Что это вы прямо так чиркаете, как будто это вам что-то такое. Я, может быть, этот замысел вынашивал и лелеял, я, может быть, ночи не спал, все это выстраивая, я, может быть, каждое словечко вот так вот облизывал... - я даже попытался показать, как облизывал, - а вы прямо карандаш в руки и давай чиркать.
Маршал все это выслушал с большим недоумением.
- Ну как же, - сказал он, - ну как же? Ну зачем же вы этого вот Сима Симыча вывели? Ведь он нам, вы понимаете, совершенно не нужен.
Откровенно говоря, этот разговор стал мне казаться довольно дурацким, и я начал понемногу сердиться.
- Ну что это такое? - сказал я. - Что это за глупая постановка вопроса? Вам Сим Симыч не нужен. А мне лично он нужен, и я вам категорически запрещаю его вычеркивать.
- Да? - Берий Ильич вдруг переменил выражение и посмотрел на меня насмешливо. - Вы мне запрещаете? А вы примерно представляете разницу между вашим воинским званием и моим?
- А мне плевать на ваше звание, - сказал я, но тут же прикусил язык и испугался. Черт его знает, подумал я, может, так не надо. Эти маршалы, они такие обидчивые. - Берий Ильич, сказал я почти нежно. - Поймите меня правильно. Если этот роман на самом деле написал я, то, значит, я его писал, фигурально говоря, кровью сердца, душу свою в него вкладывал, а вы прямо хотите взять его и изуродовать.
- Ну подождите, подождите, подождите, - заторопился маршал. - Да что это вы так разнервничались? Ведь вы же должны понимать, что это дело серьезное, общегосударственное и общекоммунистическое. Ведь если вы этого не сделаете, мы не сможем ваш роман переиздать и не сможем провести ваш юбилей.
- Ну и черт с ним, с вашим юбилеем! - сказал я в сердцах.
- Да не с моим, а с вашим.
- С вашим, с вашим, - повторил я настойчиво. Он вам нужен, а не мне. А я без него обойдусь. В конце концов, столько людей помирают даже без всяких столетних юбилеев, ну и я обойдусь.
- Ну хорошо, вы такой эгоист, вы обойдетесь, но о других ведь тоже надо побеспокоиться хоть немножко. Вы же знаете, - продолжил он мягко и вкрадчиво, - наши комуняне так готовились к вашему юбилею, трудились в поте лица, перевыполняли производственные задания, жили этим, считали дни. Они ждали юбилея как большого праздника. А вы из-за вашего, собственно говоря, каприза, хотите им этот праздник испортить.
О, Господи! Теперь, кажется, я вспотел. Мне стало ужасно неловко и перед Взрослым, и перед всеми остальными комунянами. Я сказал:
- Я не понимаю, почему это вас так волнует. Я понимаю, что вашим комунянам хочется почитать чего-нибудь такого, кроме Гениалиссимусианы, но если уж вы согласились мой роман напечатать, то зачем же его корежить?
- Не корежить, а улучшить, - быстро перебил Взрослый. - Убрать из него все лишнее. Это же не только мое личное мнение. И комписы наши со мной согласны, да и сам Горизонт Тимофеевич, несмотря на свою исключительную занятость, вникал в это дело и настоятельно... понимаете, настоятельно, повторил маршал с явной угрозой, - просил вас обо всем хорошенько подумать.
Ух, черт! Вообще-то говоря, я человек отчаянный. Но когда мне угрожают такие люди, как этот маршал, я понимаю, что дело серьезное.
- Даже не знаю, как с вами быть, - сказал я растерянно. - Ну, хорошо. Дайте мне книгу еще на одну ночь, я еще раз посмотрю и...
- И поправите, - подсказал он.
- Да не поправлю, а подумаю, - сказал я. Если что-то можно...
- Ну конечно, можно, - сказал маршал.
- Да вам-то, конечно, - сказал я со вздохом. - Вам-то никаких романов не жалко... Ну да ладно. Еще раз подумаю.
- Ну вот и ладно, - обрадовался маршал. - Вот и договорились. Прочтите еще раз, посмотрите, подумайте, приходите завтра, и все сделаем. Слушайте, у меня есть... - он подошел к двери, заглянул в замочную скважину, приложил ухо, вернулся... У меня есть кое-что специально для вас.
Он долго возился с секретным замком, открыл сейф и извлек оттуда... Ну что бы вы думали? Ту самую бутылочку водки "Смирнофф", которая у меня пропала после приземления в Москорепе.
Я, разумеется, ничего ему не сказал. Мы разделили эту бутылочку. И что интересно, даже эту мизернейшую порцию водки я выпил совершенно без всякого удовольствия. Я даже удивился и подумал, что, может быть, настоящим комунянином я еще не стал, но зато от алкоголизма, кажется, вылечился. Как будет рада моя жена, подумал я, чокаясь с маршалом.
Главная