- Надо же, куда я попал! - думал я, разглядывая профессорскую лабораторию. Что за странное заведение в котором с человеком обращаются как с какой-нибудь мухой. Сначала с ним вытворяют разные опыты, а потом аннигилируют, бальзамируют, утилизируют и кастрируют.
Лаборатория выглядела довольно, я бы сказал, обыкновенно. В углу скромный письменный стол. Над ним на стене большой портрет Гениалиссимуса в полной форме и во всех орденах. Сбоку висела, показавшаяся мне довольно странной, фотография Два престарелых алкаша чокаются пластмассовыми стаканами.
Само оборудование лаборатории меня поначалу, правду сказать, особенно не заинтересовало. Помню, там был какой-то большой сосуд из нержавеющей стали. В нем что-то, видимо, кипятилось. Из сосуда выходило множество каких-то разноцветных стеклянных трубок, соединенных с различного рода змеевиками. Было много приборов, показывающих температуру, давление и еще что-то. В конце концов вся эта система раздваивалась, и каждая половина заканчивалась одной трубкой и пластмассовым стаканчиком, то есть всего стаканчиков было два.
Этикетка на одном из них изображала розу, на другой были нарисованы череп с костями. Бесцветная жидкость медленно, очень медленно капала в оба стаканчика. Рассматривая все это, я чувствовал, что профессор, стоя чуть позади, внимательно за мной наблюдает.
- Интересант? - услышал я его голос.
- Ну так, - сказал я. - Любопытно. Что-то вроде самогонного аппарата.
Кажется, я его очень насмешил своим суждением. Он так смеялся, что весь покраснел, а на глазах у него выступили слезы.
- Да-да, - сказал он, смахивая слезу. - Это и есть самогонный аппарат. Это идеальный самогонный аппарат. Только гонит он не самогон, а что?
Мне ничего не осталось делать, как пожать плечами.
- Не можете догадаться? - радостно сказал он и хлопнул в ладоши. - Не можете? Сдаетесь?
- Сдаюсь, - сказал я.
- Ну так вот, - сказал он торжественно возбужденный. - Вы видите то, что до вас видели только два человека я и еще один, и этот один был не кто иной, как сам Гениалиссимус. Это он перед последним отлетом в космос посетил мою лабораторию и стоял на том же самом месте, где сейчас стоите вы.
- Неужели лично Гениалиссимус? - переспросил я и отступил на шаг в сторону.
- Да, именно он, именно лично. И знаете почему? Потому что я сделал самое величайшее в истории человечества открытие. Я изобрел... Впрочем, смотрите. Вы видите эту ранку на моем пальце? Это я сегодня порезался разбитой пробиркой. А теперь смотрите, я беру одну только каплю моего самогона, смазываю ранку, и вот, видите, она вся затянулась, исчезла. Теперь-то вы понимаете, что это такое?
- Вот именно, эликсир жизни! - хлопнул меня по спине профессор. - Или, как я его назвал, НБГ - Напиток Бессмертия Гениалиссимуса.
Я так ошалел от того, что услышал, что больше уже не воспринимал никаких объяснений и, по сути дела, даже ничего не запомнил. Помню только, что профессор говорил мне, будто в организме человека есть какие-то два вида то ли какой-то жидкости, то ли чего-то еще, что он условно называл плазмой жизни и плазмой смерти. И что будто бы эти две плазмы между собой перемешаны и находятся в постоянной борьбе, причем плазма смерти постепенно плазму жизни одолевает. И вот главное было не только открыть, но и разделить эти плазмы, чего он, профессор, в конце концов и достиг.
Прочтя мне эту небольшую лекцию, он схватил стаканчик с розой и спросил, хочу ли я это попробовать. Хотел бы я посмотреть на того, кто откажется. Но, вкусив этого зелья, я понял, что лучше умру прямо на месте, чем буду продлевать свою жизнь таким способом.
- Не нравится? - спросил он озабоченно.
- Вкус, прямо скажем, не очень. Но для вечной жизни можно выпить и не такое.
У меня по этому поводу было другое мнение, но из вежливости я промолчал.
- А теперь, - сказал он торжествующе, - посмотрите на эту фотографию и подумайте, кто запечатлен.
Я еще раз посмотрел на фотографию со стариками. Один из них показался мне похожим на Гениалиссимуса. Разница между висевшим тут же официальным портретом и лицом, изображенным на карточке, была огромной, но меня уже ничто не удивляло. А этот дряхлый и абсолютно лысый старикан с проваленным ртом... Я перевел взгляд на Эдисона Ксенофонтовича.
- Ну да, - сказал я, - да. Некоторое сходство есть. Правда, очень отдаленное.
- Ну, если вы догадались, - усмехнулся профессор, - тогда вглядитесь в меня внимательно, не найдете ли вы во мне сходства еще с кем-нибудь?
- Эдик, - сказал я, узнав в нем того молодого биолога, с которым меня лет примерно восемьдесят тому назад в Доме журналиста познакомил Лешка Букашев.
- Это ты?
- Это я, - сказал Эдик.
- Врешь, собака! - закричал я на предварительном языке.
- Гад буду, - на том же языке, улыбаясь, ответил Эдик.
Я все же не мог поверить. Я обошел вокруг него, посмотрел на него анфас и в профиль. Я даже пощупал его, но какие-то сомнения все-таки оставались.
- Скажи, - спросил я неуверенно,
- а Гениалиссимус - это...
- Ну конечно, - кивнул он печально, как бы признаваясь в том, что должно было бы оставаться в тайне.
- Разве ты сам не догадался?
- Мне не надо было догадываться, - сказал я. - Эта истина лежала прямо передо мной. Но мне не хватило воображения, чтобы ее принять.
- Вот в том-то и дело! - сказал он с таким видом, как будто я подтвердил какую- то выношенную им мысль. - В том-то и дело, что мы до сих пор не доверяем нашему воображению. Мы не понимаем своего совершенства, и нам кажется, что есть какая- то объективная картина мира, которая никак не зависит от того, как мы на нее смотрим.
- Эдик, - остановил я его, - не надо мне это рассказывать. Первичное вторично, вторичное первично, я это уже слышал.
- Ты слышал, но ты этому не веришь по недостатку воображения. Ты знаешь, я, между прочим, кроме всего, изучал всяких сумасшедших, страдающих разными галлюцинациями. И я пришел к выводу, что никаких галлюцинаций не бывает. Просто галлюцинирующий видит то, чего мы не видим, а мы видим то, что не видно ему.
- Значит, если я, скажем, допился до белой горячки и мне видятся черти, они существуют реально?
- Конечно, - кивнул Эдик. - В твоем мире они существуют реально, а в моем, пока я трезв...
- Кстати, - перебил я его, - быть все время трезвым ужасно скучно. У тебя в твоем хозяйстве, наверное, есть что-нибудь такое, чем промывают пробирки там или колбы.
Эдик посмотрел на меня, подумал...
- Вообще-то я спиртного не потребляю, - сказал он раздумчиво, - но по такому случаю... У меня дома, наверно, что-нибудь найдется.
Главная