Я-то думал, что я знал все о Сим Симыче, а оказывается, чего-то существенного как раз и не знал.
Оказывается, за время моего отсутствия в двадцатом веке он, на время оторвавшись от "Большой зоны", накатал четыре глыбы мемуаров под названием "СИМ".
В той самой книге, которую маршал Взрослый предложил мне как мою собственную, было сказано, что я якобы все эти четыре глыбы читал (во что, впрочем, мне самому поверить трудно), причем прочел я их, с одной стороны, задолго до того, как побывал в Москорепе, а с другой стороны, после того, как оттуда вернулся. Вот говорят, что писатель не должен читателю все объяснять и разжевывать. Он должен оставить читателю возможность самому потрудиться, попотеть и самому домыслить то, до чего он, писатель, сам не додумался. Если это так, вот вы и додумайте, как это могло получиться, что я читал собственную книгу до того, как написал ее. Да, если хотите, сами это все и обдумывайте, а у меня уже и так от всего этого голова кругом идет. Поэтому я просто перескажу то, что мне удалось прочесть в кабинете Берия Ильича.
Там сказано, что первая глава первой глыбы симовских мемуаров начинается с описания обыкновенного утра обыкновенного советского мальчика, у которого папа сидит в тюрьме, мама носит папе передачу, а мальчик в это время ходит в школу, возвращается домой и учит уроки. Мальчик учится в третьем классе и никак не может понять, за что же посадили его папу, бывшего балтийского моряка, комиссара с крейсера "Аврора", а впоследствии народного комиссара высшего образования. И хотя эти события очень ранят детскую душу, но учиться все-таки нужно. В тот день ввиду отсутствия мамы юный Сим пообедал один и сел за уроки. По литературе им как раз задали выучить новое народное стихотворение:
На дубу зеленом, да на том просторе
Два сокола ясных вели разговоры.
А соколов этих люди все узнали:
Первый сокол-Ленин,
Второй сокол-Сталин...
Сим про себя говорит, что у него уже и тогда была феноменальная память. И даже это заглотное стихотворение он очень быстро выучил, но тут же задумался, поскольку, с детства обладая острым критическим отношением к действительности, никак не мог себе представить Ленина и Сталина, сидящих на дубу, как птицы.
И в тот момент, когда он подвергал критическому анализу это стихотворение, в дверь постучали. Сим открыл и увидел на пороге страшного, грязного, оборванного, заросшего спутанной бородой странника с котомкой за плечами. Странник попросил воды, а напившись и смахнув с бороды капли, посмотрел пристально и спросил:
- Как тебя звать, малец?
Сим ответил:
- Сим.
- Правильно, - сказал странник. - Сим. Так вот, послушай меня и запомни, вьюнош, что я тебе скажу: быть тебе царем на Руси. Будешь ты Сим Первый.
С этими словами странник исчез, словно испарился. Сим, по его собственному признанию, был мальчик впечатлительный, и слова, сказанные странником, произвели в душе его очень глубокое смущение.
Оставшись один, он опять пытался учить те же стихи, но они больше не лезли в голову. В голову лезли, наоборот, самые неожиданные и довольно даже странные для пионера мысли.
А соколов этих люди все узнали:
Первый сокол-Ленин,
Второй сокол-Сталин...
- А третий сокол - я! - вдруг сам себе сказал Сим и, как сам же пишет, тут же возбудился от острого предчувствия своей необычайной судьбы.
Он поведал о необыкновенном старце матери. Удрученная тем, что опять не приняли передачу, она вроде бы сначала пропустила его рассказ мимо ушей, а потом насторожилась, попросила повторить все сначала и долго выспрашивала, что за старец, да как выглядел, да в чем одет. Она обругала Сима за излишнюю доверчивость, велела впредь всегда спрашивать, кто стучит, и никогда не открывать дверь незнакомцам.
- Мама, - спросил Сим, - а почему он сказал, что я буду царем?
- Мало ли сумасшедших ходит, - сказала мать. - Что им в голову придет, то и лепят. Головы малолеткам задуривают. Дать бы им каждому по пятьдесят восьмой статье.
Но в ту же ночь, взяв с него ужасную клятву, она открыла ему тайну его необыкновенного происхождения.
... Тайна эта заключалась в том, что Сим Глебыч Карнавалов не был отцом Сим Симыча. Его истинным отцом был Николай Александрович Романов, император и самодержец Всероссийский...
Мать Сим Симыча Екатерина Петровна рассказала ему, что как раз перед самой революцией, в то время как ее муж комиссарил на крейсере "Аврора", она работала прачкой в Зимнем дворце и там у нее состоялась интимная встреча с самодержцем. Причем царь пошел на это не из каких-то там распутных соображений, а исключительно ради сохранения Российской короны. Он чувствовал, что скоро так или иначе грянет революция, а наследник тяжело болен и вообще будущее туманно. Поэтому император по соглашению со своей супругой Алике решился на такой необычный шаг. И в ночь их тайного свидания христом-богом молил Екатерину Петровну, если Господь пошлет мальчика, хранить его как зеницу ока и только в нужный час, когда будет знак свыше, открыть ему, кто он есть на самом деле.
Пока я читал, оба деятеля БЕЗО, Берий и Дзержин, заглядывали мне через плечо, следили за моей реакцией и проявляли очень большое нетерпение. И как только я оторвал голову на секунду, чтобы осмыслить прочитанное, Берий, не давая мне опомниться, тут же меня спросил, что я обо всем этом думаю.
- Это какой-то бред, - сказал я.
- Правда? - переспросил быстро Берий Ильич. - Правда, бред? Вы так думаете? Почему?
- Да по всему, - сказал я. - Возьмите хотя бы сроки. Симыч родился в двадцать шестом году. Я не знаю, может быть, некоторых гениев вынашивают не девять месяцев, а девять лет, тогда, конечно... Но, правду сказать, я вообще-то не совсем понимаю, почему утверждения Карнавалова вас так смущают. Ведь то, что он говорит, это просто абсурд.
- Вот именно что абсурд, - согласился маршал. - Но дело в том, что, как показывает исторический опыт, именно абсурдные или даже, сказать точнее, идиотские идеи как раз легче всего овладевают умами масс. И поэтому это Сим... Кстати, вы случайно не знаете, почему у него такое странное имя?
Это я как раз случайно знал, потому что историю происхождения его имени слышал от самого Сим Симыча личными своими ушами. Дело в том, что его настоящего отца соратники тоже звали Симом, хотя полное имя его было Симеон. А если с отчеством, то Симеон Глебович. Но ему нравилось, когда его звали Симом. И сына решил так назвать. А когда его спросили, что же это имя может означать, он сказал:
- Это очень просто. Сим-это значит Симирный Интернационал Молодежи.
Кто-то ему сказал:
- Глебыч, так не идет. Интернационал не симирный, а всемирный. Ты должен в таком случае назвать своего сына Вим.
Он сказал:
- Нет, Сим. Пусть тогда это будет: Смерть Иксплуататорам Мира.
Ему сказали, не ик-, а эксплуататорам, тогда ты должен назвать своего сына Сэм. Карнавалов решительно отверг: нет, говорит, Сэм - имя буржуазное, пусть все равно будет Сим.
- Это он вам сам говорил? спросил маршал.
- Конечно, сам. И не один раз.
- А вы не могли бы рассказать об это публично? - спросил Дзержин, до того долго молчавший.
- Почему бы нет? Если вы мне организуете встречу с читателями.
- Ну конечно, организуем, - перебил маршал. Как вы видите, мы именно этим и занимаемся. Именно для этого создан Юбилейный комитет, проводится массовая кампания и даже готовится к изданию этот вот ваш роман. В празднике примут участие лучшие люди нашей республики, выдающиеся артисты прочтут отрывки из ваших произведений, а также, может быть, что-нибудь станцуют и споют. Может быть, даже, - он лукаво сощурился, - исполнят какую-нибудь вашу любимую украинскую песню. Но у нас есть к вам просьба, и на том же настаивает Редакционная Комиссия, чтобы вы вычеркнули этого вашего Сима. Он нисколько вашу книгу не украшает, а напротив, даже делает ее такой, знаете, неуклюжей, тяжеловесной. Вычеркните его, и все. Что вы думаете об этом?
Правду сказать, я об этом вообще ничего не думал. Потому что, кроме главы "Новое о Симе", ничего еще не читал.
Я думал, что они, естественно, предложат мне сразу прочесть всю книгу, но они как-то засмущались, и по некоторым высказываниям маршала я понял, что они боятся давать мне мою собственную книгу, потому что, прочтя ее, я могу попасть под ее влияние. Правда, Дзержин тут же сообразил и сказал маршалу, что если я книгу прочту, попаду под влияние, но потом исправлю и опять прочту, то в результате я в конце концов попаду под благотворное влияние исправленной книги, а это хорошо.
Маршал подумал и сказал, что Дзержин, пожалуй, прав, возможно, мне даже стоит дать прочитать мою книгу, и он попробует этого добиться. Может быть, ему удастся пробить этот вопрос через Верховный Пятиугольник, уговорить Редакционную Комиссию, ради этого он готов еще раз добиться приема у Горизонта Тимофеевича.
- Ну что вы! сказал я. - Ну зачем же лишний раз тревожить старого человека из-за такой ерунды? Почему вы не можете без всяких пятиугольников и комиссий просто дать мне эту книжку хотя бы на одну ночь? Я прочту и сразу же вам верну.
Маршал посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
- Странный вы человек, сказал он, подумав. Это же печатное слово. У вас даже допуска нет... - Какая-то мысль пробежала по его лицу. - Слушай, Сиромахин, - обратился он к Дзержину Гавриловичу, - зайди-ка к Матюхину. Он зачем-то хотел тебя видеть.
- Матюхин - меня? - Дзержин посмотрел на маршала с сомнением.
- Зайди, зайди, - повторил тот нетерпеливо.
Дзержин вышел, и с маршалом сразу что-то случилось. Сначала он подкрался к двери, закрывшейся за Сиромахиным, и посмотрел в замочную скважину. Затем подбежал к своему столу, повыдергивал штепсели всех телефонных аппаратов, посмотрел с сомнением на потолок и поманил меня к себе.
- Слушайте, зашептал он быстро, - заталкивая меня в угол. - Я вам дам эту книжку на одну ночь. Но об этом никто не должен знать. Даже ваша сожительница.
- Хорошо, так же шепотом ответил я. Я запрусь в кабесоте и буду читать там.
- Дзержину тоже ни слова. И никому вообще. И если вас с этой книгой где-то застукают, вы не должны признаваться, что взяли ее у меня.
- А что я должен говорить? - спросил я весьма удивленно.
- Что угодно. Можете сказать, что вам удалось протащить ее сквозь таможню. Можете сказать, что нашли в каком-нибудь паробусе или на мусорной свалке. Что угодно, но меня не выдавайте. Вы мне клянетесь?
- Клянусь! - сказал я торжественно. - Но я не понимаю, кто меня может схватить, кроме ваших людей.
- Ах, какой вы наивный! махнул он рукой. В нашей республике вообще не понятно, кто наши, а кто не наши. Ладно, берите и до завтра.
Я только успел запихнуть книгу за пазуху, как вернулся Дзержин и сказал, что к Матюхину не пробился, у него совещание.
- Ну не пробился, так не пробился, - беспечно сказал маршал и незаметно для Дзержина подмигнул мне. А теперь вы оба свободны, - объявил он и протянул мне свою широкую ладонь. - Классик Никитич, очень был рад познакомиться.
Главная