Вид на Москву с Ивана Великого описал М.Ю. Лермонтов в очерке "Панорама Москвы". Поднявшись истертой (значит, много по ней прошло людей) витой лестницей на верхний ярус знаменитой колокольни, он окидывает взглядом расстилающийся вокруг город. Отсюда видна вся Москва: Петровский замок и Марьина роща, Сухарева башня и Петровский (в его время так назывался Большой) театр, улицы центра с богатыми дворцами и окраинные с деревенскими избами, Москва-река и Яуза, храм Василия Блаженного, Поклонная гора, "откуда Наполеон кинул первый взгляд на гибельный для него Кремль", Каменный мост, Алексеевский и Донской монастыри, Воробьевы горы... Не буду цитировать очерк Лермонтова, он хорошо известен, напечатан во всех собраниях его сочинений. Лишь обращу внимание читателя на его начало, которое своей формой повторяет построение пословицы, о которой идет речь, возможно, это не случайное совпадение: "Кто никогда не был на вершине Ивана Великого, кому никогда не случалось окинуть одним взглядом всю нашу древнюю столицу с конца в конец, кто ни разу не любовался этой величественной, почти необозримой панорамой, тот не имеет понятия о Москве..."
Однако вернемся к Карамзину и его "Записке о московских достопамятностях". "Но есть и другие виды прелестные, - продолжает Карамзин, - например, с бывшего места кн. Безбородко, в Яузской части". Речь идет о начале Воронцова Поля, где раньше находилась церковь Николы в Воробине. В "Новом путеводителе по Москве" 1833 года об этой точке обзора написано: "Вы, почтенный читатель, конечно, не откажетесь остановиться и полюбоваться прелестнейшим видом Замоскворечья, частью набережной, Вшивой горки и устья крутоберегой Яузы; точно, вид сей прелестен: это смесь столичного великолепия с милою простотою природы. Реки Москва и Яуза придают неизъяснимую прелесть сей картине, достойной поистине внимания наблюдателя и кисти художника. Перо наше слабо изобразить ее, но мы рекомендуем место сие и решительно можем сказать, что оно принадлежит к лучшим видам нашей столицы".
"Но ничто не может сравниться с Воробьевыми горами, - завершает свой перечень Карамзин, - там известная госпожа Лебрюн неподвижно стояла два часа, смотря на Москву в безмолвном восхищении". Знаменитая французская художница Э. Виже-Лебрен, ученица Греза, в 1795-1801 годах жила в Петербурге, писала портреты императорской фамилии и придворной знати; в Москву она приезжала по поручению императора Павла специально для того, чтобы написать уже прославленный молвою вид Москвы с Воробьевых гор. В своих воспоминаниях о пребывании в России она назвала московскую панораму "поистине изумительным зрелищем". Среди москвичей долго сохранялось воспоминание о том, как художница долго стояла на берегу Москвы-реки с палитрой и кистями в руках, но, сочтя недостаточным свое всемирно признанное мастерство для изображения такой натуры, отбросила палитру и сказала: "Не смею!"
Воробьевы горы, кажется, издавна привлекали посетителей именно видом на Москву. М.Н. Муравьев пишет в своем очерке: "На краю города есть прекрасное возвышение, известное под именем Воробьевых гор, с которого зрение может покоиться свободно на поверхности Москвы... Уединенный зритель может соединить здесь два удовольствия, между собой противные: наслаждаясь тихостью сельского явления, видеть под ногами своими движение необъятного города и слышать шум бесчисленного многолюдства".
Вид с Воробьевых гор стал настоящей достопримечательностью Москвы. Н.М. Загоскин, популярнейший романист тридцатых годов девятнадцатого века и большой знаток и патриот Москвы, автор книги "Москва и москвичи", название которой использовалось впоследствии многими авторами, признавался: "Что грех таить, и у меня также есть господствующая слабость: я люблю... показывать Москву". И далее он говорит о выработанных им теоретических основах показа Москвы: "Вы не можете себе представить, как я забочусь о том, чтоб показать Москву с самой выгодной для нее стороны; как стараюсь соблюдать эту необходимую постепенность, посредством которой возбуждается сначала внимание, потом любопытство, а там удивление и, наконец, полный восторг".
О том, как Загоскин свою теорию проводил на практике, рассказывает в "Литературных воспоминаниях" И.И. Панаев. В первый же день знакомства Загоскин, бросив все дела, взялся ему, петербуржцу, "показать Москву во всей красоте". С этой целью он на собственной коляске, которой правил сам, без кучера, привез Панаева из Петровского парка, где тогда жил на даче, на Воробьевы горы. И теперь это расстояние считается большим, а тогда оно вообще представлялось "огромным", так что Загоскин обрекал себя на большой труд и трату времени. Ехали через всю Москву и, наконец - Воробьевы горы.
"Въезжая на Воробьевы горы, - рассказывает Панаев, - я было оглянулся назад.
- Нет, нет - не оглядывайтесь, - вскрикнул Загоскин, - мы сейчас доедем до того места, с которого надо смотреть на Москву".
(Кстати сказать, выдающийся москвовед профессор Н.А. Гейнике, ведя экскурсию, также прибегал к различным ухищрениям, чтобы провести экскурсантов к намеченной точке и чтобы они лишь там узнали, ради чего их привели туда. В описании экскурсии по переулкам Остоженки он подчеркивает: "Задача руководителя во время этого перехода приемом, указанным в нашей вводной статье, не дать прежде времени увидать Кремль". А прием такой: "Достигается это путем разговора, который завязывает руководитель, или же привлечением внимания экскурсантов в другую сторону".)
"Минут через десять мы остановились, - продолжает Панаев. - Загоскин... повел меня к дереву, одиноко стоявшему на горе.
- Ложитесь под это дерево, - сказал он мне, - и смотрите теперь, смотрите! Отсюда лучший вид.
Я повиновался и начал смотреть. Действительно, картина была великолепная. Вся разметавшаяся Москва, с своими бесчисленными колокольнями и садами, представлялась отсюда озаренная солнцем. Загоскин лег возле меня, протер свои очки и долго смотрел на свой родной город с умилением, доходившим до слез.
- Ну, что... что скажете, милый, - произнес он взволнованным голосом, - какова наша Белокаменная-то с золотыми маковками? Ведь нигде на свете нет такого вида. Шевырев говорит, что Рим походит немного на Москву, - может быть, но это все не то!.. Смотри, смотри!.. Ну, Бога ради, как же настоящему-то русскому человеку не любить Москвы?.. Иван-то Великий как высится... Господи!.. Вон направо-то Симонов монастырь, вон глава Донского монастыря влево...
Загоскин снял очки, вытер слезы, навернувшиеся у него на глаза, схватил меня за руку и сказал: - Ну, что, бьется ли твое русское сердце при этой картине?
В экстазе он начал говорить мне "ты".
Чудный летний вечер, энтузиазм Загоскина, великолепная картина, которая была пред моими глазами, заунывная русская песня, несшаяся откуда-то, - все это сильно подействовало на меня.
- Благодарю вас, - сказал я Загоскину, - я никогда не забуду этого вечера..."
Видимо, эта гора и это дерево изображены на картине И.К. Айвазовского "Вид на Москву с Воробьевых гор" (1848г.), относящейся приблизительно к тому же времени, что и поездка Панаева на Воробьевы горы с Загоскиным.
Главная