Чаепитие в заведении, то есть в трактире или харчевне, совсем особая статья, и в нем свой смысл, своя философия и свое удовольствие.
Заведений, в которых подавали чай, в Москве было великое множество. В середине XIX века с нескольких десятков они увеличились до трех-четырех сотен, и с тех пор их количество неизменно росло. Причем заведения в Москве были самого разного ранга и разбора. "Начиная от трактира, - пишет Кокорев, - где прислуга щеголяет в шелковых рубашках, где двадцатитысячные машины (дорогие музыкальные автоматы. - В.М.) услаждают слух меломанов, где можно найти кипу журналов, до тех заведений, по краям Москвы, в которых деревянные лавки заменяют красные диваны, а половые ходят в опорках, - везде, если найдете какой недостаток, то уж наверно не в чае..."
Чаепитие в заведении не заключалось только в том, чтобы попить чаю и удовлетворить жажду и голод, оно имело общественное значение.
"Ни одно тяжебное дело, ссора или мировая, - рассказывает Поляков, - дела по коммерческим оборотам и т.п. никогда не обойдутся без чая.
Чай у москвича есть благовидный предмет для всех случаев, например: имеете ли вы какое-нибудь дело с кем-нибудь, вам нужно посоветоваться об этом деле. - Как бы нам уладить это дело? - спрашиваете вы. - Да так, - отвечают вам, - пригласите его на чай. Или:
- Сходите с ним попить чайку - вот дело и кончено. Если вы занимаетесь коммерческими делами, продаете или покупаете что-нибудь и к вам приходит купец (так же точно, как, может быть, и вы к нему), вам или ему нужен товар, вы торгуетесь с ним и, если сладилось, или, как говорится, спелись с ним в цене, то неминуемо идете с ним пить чай, т.е. запивать магарыч. А если же и не сошлись в цене, то он или вы говорите: "Ну, пойдем чайку попьем; авось, сойдемся как-нибудь". И действительно: пошли, попили чайку, и дело кончено.
Точно так же, если вы желаете познакомиться с кем, пригласите на чай, и вы познакомились".
Простой же люд - крестьяне, дворовые, мастеровые - любил ходить пить чай в заведение по другой причине - это было актом самоутверждения: в трактире его принимали с уважением и чай подавали, как он требовал, чаистый.
Обычно в каждом трактире были свои постоянные посетители посещавшие его регулярно, изо дня в день, и трактирщик, и половые уже знали их привычки и запросы и угождали им - оказывали уважение.
Одна из самых известных картин Бориса Михайловича Кустодиева, наряду с его ярмарками и пышнотелыми красавицами, это - "Московский трактир", написанная в 1916 году. Сам художник любил и саму картину, и ее персонажей: в знаменитой серии "Русские типы", над которой Кустодиев работал уже после революции, в 1920-е годы, он повторил персонажи, изображенные на картине.
Кустодиев жил в Петербурге, но в 1914 году Московский художественный театр пригласил его оформить спектакль по пьесе М.Е. Салтыкова-Щедрина "Смерть Пазухина", и художник приехал в Москву.
В Москве Кустодиев остановился у своего давнего друга, артиста МХАТа, В.В. Лужского. Этой поездкой он был очень доволен и, вернувшись в Петербург, писал Лужскому: "Я все еще живу впечатлениями милой Москвы... После Москвы я приехал сюда бодрый и с огромной жаждой работать..."
В Москве Кустодиев много бродил по городу, иногда с Лужским, иногда один. Он посещал Сухаревку, в Вербное воскресенье пошел на Красную площадь на праздничный торг, заглядывал в трактиры, вмешивался в толпу - пестрая, яркая жизнь уличной Москвы пленила его.
Художник на московских улицах сделал много набросков с натуры в альбоме, который всегда носил с собой. Переполненный впечатлениями, по возвращении в Петербург он сразу начал писать картину "Московский трактир" по наброскам, сделанным в извозчичьем трактире возле Сухаревского рынка.
В выборе сюжета, конечно, сыграли большую роль чисто живописные впечатления, но также Кустодиев уловил сугубо московскую черту - живую древность ее быта и понял, какую важную и особенную роль играют в московской жизни трактиры.
В воспоминаниях В.А. Гиляровского десятки страниц отведены описаниям различных трактиров, отличающихся своими нравами, кухней, посетителями. Рассказывает он и про извозчичьи трактиры.
"Особенно трудна была служба (Гиляровский здесь говорит про половых. - В.М.) в "простонародных" трактирах, где подавался чай - пять копеек пара, то есть чай и два куска сахару на одного, да и то заказчики экономили.
Садятся трое, распоясываются и заказывают: "Два и три!" И несет половой за гривенник две пары и три прибора. Третий прибор бесплатно. Да раз десять с чайником за водой сбегает.
- Чай-то жиденек, попроси подбавить! - просит гость. Подбавят - и еще бегай за кипятком.
Особенно трудно было служить в извозчичьих трактирах. Их было очень много в Москве...
Извозчик в трактире и питается, и согревается. Другого отдыха, другой еды у него нет. Жизнь всухомятку. Чай да требуха с огурцами. Изредка стакан водки, но никогда - пьянства. Раза два в день, а в мороз и три, питается и погреется зимой или высушит на себе мокрое платье осенью, и все это удовольствие стоит ему шестнадцать копеек: пять копеек чай, на гривенник снеди до отвала, а копейку дворнику за то, что лошадь напоит да у колоды приглядит".
Кустодиев по-своему увидел извозчиков в трактире, по-своему отметил он их трезвость и вообще видную в человеке несклонность к пьянству и потому посчитал их старообрядцами.
Художник писал "Московский трактир" по наброскам, но для отдельных фигур просил позировать сына. Во время работы он рассказывал сыну о Москве, о своих замыслах. О том, как родилась картина "Московский трактир" и что хотел выразить ею художник, мы знаем из воспоминаний его сына Кирилла Борисовича Кустодиева.
"На торгу был трактир, где извозчики пили чай, отдыхали. Отец сделал с них набросок карандашом. Чаепитие извозчиков остановило его внимание - он решил написать картину маслом. И вскоре уже приступил к выполнению своего замысла. Сначала эскизы в альбоме. Решив композицию, перешел на холст; наметил жидкой охрой рисунок. Сперва написал фон, затем приступил к фигурам. При этом он рассказывал, как истово пили чай извозчики, одетые в синие кафтаны. Все они были старообрядцами. Держались чинно, спокойно, подзывали, не торопясь, полового, а тот бегом "летел" с чайником. Пили горячий чай помногу - на дворе сильный мороз, блюдечко держали на вытянутых пальцах. Пили, обжигаясь, дуя на блюдечко с чаем. Разговор вели так же чинно, не торопясь. Кто-то из них читает газету, он напился, согрелся, теперь отдыхает.
Отец говорил: "Вот и хочется мне все это передать. Веяло от них чем-то новгородским - иконой, фреской. Все на новгородский лад - красный фон, лица красные, почти одного цвета с красными стенами - так их и надо писать, как на Николе Чудотворце - бликовать. А вот самовар четырехведерный сиять должен. Главная закуска - раки. Там и водки можно выпить "с устатку"...
Он остался очень доволен своей работой: "А ведь, по-моему, картина вышла! Цвет есть, иконность и характеристика извозчиков получилась. Ай да молодец твой отец!" - заразительно смеясь, он шутя хвалил себя, и я невольно присоединился к его веселью".
Иным, чем извозчичий, был на Ярославском шоссе, у Крестовской заставы, трактир для богомольцев, идущих в Троице-Сергиеву лавру.
И.С. Шмелев в эмиграции в 1935 году написал повесть-воспоминание "Богомолье" о том, как он в детстве, в 1880-е годы, ходил к Троице. Память его высвечивала многие мельчайшие подробности, и повесть написана так, что читатель словно сам идет с мальчиком и видит то, что видел он.
Вот Шмелев описывает трактир неподалеку от Крестовской заставы, в который привел его дедушка Горкин по пути на богомолье.
Ему запомнилась синяя вывеска: "Отрада с Мытищинской водой Брехунова и Сад", хозяин - расторопный ростовец по фамилии Брехунов, сад, в котором они пили чай и который паломники между собой называли "богомольный садик".
"Садик без травки, вытоптано, наставлены беседки из бузины, как кущи, и богомольцы пьют в них чаек... - описывает Шмелев. - И все спрашивают друг друга ласково: "Не к Преподобному ли изволите?" - и сами радостно говорят, что они к Преподобному, если Господь сподобит. Будто тут все родные. Ходят разнощики со святым товаром - с крестиками, образками, со святыми картинками и книжечками про "жития"... Бегают половые с чайниками, похожими на большие яйца: один с кипятком, другой - меньше - с заварочкой".
Кроме благолепия достоинством своего трактира хозяин считал и то, что в его самоварах (про них он говорил загадкой: "Поет монашек, а в нем сто чашек") мытищинская вода, и время от времени он декламировал посетителям "стишок":
Брехунов зовет в "Отраду"
Всех - хошь стар, хошь молодой.
Получайте все в награду
Чай с мытищинской водой!
На эту же тему в трактире были расписаны стены: лебеди на воде, на бережку реки господа пьют чай, им прислуживают половые с салфетками, среди елочек идет дорога, а по ней бредут богомольцы в лапоточках, за дорогой зеленая гора, поросшая елками, на пеньках сидят медведи, а в гору ввернуты медные краны, и из них в подставленный самовар льется синей дугой - мытищинская вода...
По всей дороге до Мытищ трактирщики всегда специально оговаривали, что их чай не на колодезной воде, а на мытищинской. Слава мытищинской воды и сейчас сохранилась среди старых москвичей, хотя у жителей тех районов, которые раньше снабжались этой водой, сейчас нет никакой уверенности, что они пьют именно ее, все же нет-нет да и похвалятся: а у нас - мытищинская...
Главная