В цитированном выше письме к Е. Н. Трубецкому от 3 апреля 1911 года Морозова рассказывала о "драме" своих отношений с мужем: "Я все хотела для него сделать, но чем дальше жила, тем больше видела, что я одна, и мы идем разными путями. Вечно я чувствовала всю неправду, всю греховность моей жизни". Она ощущала в себе постоянное стремление "куда-то уйти от этого"15. Возможно думать, впрочем, что ее слова навеяны настроениями более позднего времени, сложившимися под влиянием Трубецкого.
Но, так или иначе, несмотря на окружавшую роскошь, жизнь с Михаилом Абрамовичем оказалась для молодой жены совсем не сладкой. Об этом она со сдержанной горечью пишет в своих мемуарах. Были беспричинные вспышки раздражения, оскорблявшая молодую женщину мужицкая грубость (куда девался в эти минуты внешний лоск университетского образования?). Была и тяжелая, мучительная для обоих ревность - и неудивительно: поклонники роем вились вокруг молодой элегантной красавицы.
Всегда нарядней всех, всех розовей и выше...
Летом 1897 года обстановка в семье настолько накалилась, что Маргарита Кирилловна поспешила на некоторое время перебраться из мужнего дома к матери. Скандал в семье молодых Морозовых сделался достоянием всего московского бомонда. Причиной тому была поставленная в Малом театре пьеса А. И. Сумбатова-Южина "Джентльмен", в герое которой зрители безошибочно узнали Михаила Абрамовича Морозова. Премьера состоялась 29 октября 1897 года. А в декабре Л. Мизинова писала А. П. Чехову: "Вся Москва говорит, что он (автор пьесы. - Н. Д.) описал Мих. Морозова, и теперь опять поднялись прения всюду, имеет ли автор право - литератор или драматург - брать всю жизнь другого целиком. Куда ни придешь, все об этом говорят!"16
Но героине московских сплетен было не до них. В конце 1897 года тяжело заболела М. О. Мамонтова. Известие о том, что болезнь матери неизлечима, как громом поразило дочь, которая была на последних месяцах беременности. Произошли преждевременные роды; казалось, что младенец безнадежен... Роженицу и ее дитя спас известнейший в Москве врач-гинеколог Владимир Федорович Снегирев - с тех пор он стал одним из близких друзей Маргариты Кирилловны.
Может быть, потому, что появление на свет третьего ребенка - Михаила (Мики) - было сопряжено с опасностью для ее жизни, с большими мучениями, отношение матери к нему навсегда осталось совсем иным, чем к двум старшим детям. "Старшие были лишены моей материнской любви, - писала она Трубецкому. - Разве это не страдание для меня, что я вижу и понимаю... что оттого они такие неразвитые душой, что я не дала им своей настоящей души! Только Мика один и Маруся (самая младшая. - Н. Д.), конечно, составляют нечто светлое для моей души и успокаивают ее"17.
С рождением Мики трещина в отношениях между супругами не заросла. Михаил Абрамович стал много пить, вечера проводил в Купеческом клубе за карточным столом. Один из его проигрышей - миллион рублей за вечер - стал одной из московских сенсаций.
Морозовы больше не совершали совместных путешествий. Летом муж уезжал в Париж, где пополнял свою коллекцию, жена с детьми отправлялась в лесную глушь, на Волгу (там находилось имение Морозовых-"тверских" Поповка). В ту пору она приближалась к своему тридцатилетию, и красота ее сияла радужным, ослепительным блеском.
В феврале 1901 года, слушая в концертном зале симфонию Бетховена, Маргарита Кирилловна почувствовала на себе чей-то упорный взгляд: на нее восторженно смотрел сидевший неподалеку юноша - "весь легкий, легкий, как пух собственных волос" (по определению Зинаиды Гиппиус18), с детскими светло-лучистыми глазами. Двадцатилетний студент физико-математического факультета Борис Бугаев (будущий поэт Андрей Белый), сын известного профессора математики, был подлинное "дитя Арбата". Здесь в общении со светилами русской науки прошли его детство, юность.
Встреча с Морозовой оказала огромное воздействие на все мироощущение Андрея Белого. Он испытал тогда, по собственному признанию, "мгновенный вихрь переживаний, мной описанный в поэме "Первое свидание". С той поры совершенно конкретно открывается мне все учение о Софии Премудрости Вл. Соловьева, весь цикл его стихов к Ней; и моя глубокая и чистая любовь к М. К. М., с которой я даже не знаком и которую я вижу издали на симфонических концертах, становится символом сверхчеловеческих отношений"19.
Весь тот год, по словам поэта, был для него "окрашен первой глубокой, мистическою, единственной своего рода любовью к М. К. М.". Через много лет Андрей Белый вспоминал о том времени: "Душа обмирала в переживаниях первой влюбленности; тешила детская окрыленность; ... встреча с дамой ужаснула бы меня: пафос дистанции увеличивал чувство к даме; она стала мне Дамой".
"Беатриче", - говорил я себе; а что дама большая и плотная, этого не хотел я знать, имея дело с ее воздушной тенью, проецированной на зарю и дающей мне подгляд в поэзию Фета, Гете, Данте, Владимира Соловьева"20.
Отношение Белого к Маргарите Кирилловне перекликалось с культом Прекрасной Дамы у его друга - Александра Блока. Оба они, по словам Белого, "записали "мистические" стихи и почувствовали интерес к любовной поэзии Гете, Лермонтова, Петрарки, Данте; историко-литературный жаргон - покров стыдливости"21.
Кроме поэмы "Первое свидание", с образом Дамы связаны многие стихотворения Белого, а также его первая книга, вышедшая в 1902 году, - прозаическая "2-я драматическая симфония", где Морозова названа им именем "Сказки".
Маргарита Кирилловна дорожила поклонением, а впоследствии и дружбой Белого. Своей близкой приятельнице Е. И. Полянской она писала 15 сентября 1909 года: душа Бугаева "нежная, тонкая до бездонности. Мне нужны такие души"22. Морозова сберегла письма поэта, которыми он и до и после личного знакомства (оно произошло лишь весной 1905 года) буквально засыпал ее. "Вы - моя зоря будущего, - писал Белый. - В Вас - грядущие события... Мне не надо Вас знать как человека, потому что я Вас узнал как символ и провозгласил великим прообразом... Вы - Идея будущей философии!" Он подписывался: "Ваш
рыцарь"; называл ее "мое счастье, мое воплощенное откровение, благая весть моя, тайный мой стяг"; просил простить ему "безумные письма" и не сердиться за "лихорадочный бред"23.
Шли годы, а послания поэта оставались по-прежнему пламенными. "Сквозь вихрь снегов, восторг метелей слышу лазурную музыку Ваших глаз, - писал Белый 26 января 1903 года. - Лазурь везде. Со мной небо!"
Когда их знакомство наконец состоялось, письма поэта оставались по-прежнему восторженными. "Вы всегда мне такая радость!" - восклицал он в письме от 3 - 5 июля 1905 года. А 4 ноября писал: "Захотелось безумно сказать Вам - нет, крикнуть через пространство, что Вы - Свет для меня. Не знаю, чему радуюсь, чему улыбаюсь, глядя на Вас, - но смеюсь, улыбаюсь, радуюсь. Душа моя сияет".
И хотя в 1906 году Белый уже был пламенно влюблен в Любовь Дмитриевну Блок, 12 октября из Мюнхена он писал в Москву "Сказке": "Вы - светлый луч моей жизни!" В письмах к ней из Парижа, датированных 1907 годом, читаем: "Громадная жажда Вас видеть. Не покидайте меня дружбой, милая, милая!" И еще: "Люблю Вас любовью несказанной. Не могу сказать, не умею. Знаю, знаю одно: Вы - счастье, Вы - и тишина, Вы и сказка..."24 Через Андрея Белого Маргарита Кирилловна тесно сблизилась с его друзьями - братьями Метнерами. Николай Карлович, композитор, посвятил ей романс, написанный на слова известного стихотворения Белого "Друзьям". Эмилий Карлович, музыкальный критик, литературовед, философ, был особенно близок ей духовно. В беседах с ним и с Андреем Белым она проводила долгие вечера в ее уютной комнате (описанной поэтом в "Начале века"), засиживаясь порой до раннего утра.