Можно ли не верить искренности этих слов? И хотя в жизни Милюкова было немало романов (разной степени серьезности), все же кажется, что чувство к Маргарите Кирилловне было отнюдь не мимолетным...
Последнее из сохранившихся в архиве писем Милюкова к М. К. Морозовой (всего их пять) написано после декабрьского восстания в Москве (видимо, 19 декабря). Из него следует, что ответ на предыдущее, ноябрьское, еще не получен и Павел Николаевич томится в ожидании. Он пользуется оказией и потому пишет наскоро, коротко. "Откликнитесь ради Бога, - взывает Милюков к Маргарите Кирилловне. - Живы Вы, здоровы, целы? Что с Вами происходило в эти ужасные дни?" Он уговаривает ее приехать в Петербург, уверяет: "...здесь безопаснее". Сообщает, что 28 - 30 декабря состоится, вероятно, суд над ним (в связи с закрытием властями газеты "Народная свобода"). "Потом (тут я хочу Вас разжалобить), - пишет Милюков, - меня засадят, а Вас я так и не увижу. Не увижу?"44
Скорей всего и не увидел, как можно заключить из ответного письма Морозовой (в архиве сохранилось лишь начало его черновика без даты). "Я получила оба Ваши письма, Павел Николаевич! - писала Маргарита Кирилловна. - Не отвечала Вам, так как была поглощена всею разыгравшейся у нас в Москве драмой. Мы все, слава Богу, живы и здоровы, спасибо за Ваше участие. Вы знаете, что я очень ценю Ваше доброе отношение. Мне всегда бывает приятно Вас видеть и интересно с Вами беседовать. В последней нашей беседе, мне кажется, я очень ясно выяснила Вам ту громадную пропасть, которая разделяет наши внутренние пути и делает положительно невозможным какое бы то ни было сближение, кроме хорошего знакомства"45.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.
Было ли отправлено ее письмо в таком виде или сформулировано иначе, но факт тот, что переписка оборвалась, а вместе с нею, по всей вероятности, прекратилось и всякое неофициальное общение. Думается, что "пропасть", о которой пишет Маргарита Кирилловна, - это в корне различное отношение к религии, к христианству, к православной идее. Может быть, именно это различие сыграло решающую роль в том, что их едва лишь наметившееся сближение не продолжилось. Но, возможно, отказ Морозовой от такого сближения определился под воздействием знакомства с другим человеком, не только разбудившим ее женские чувства, но и поразившим Маргариту Кирилловну созвучием своего внутреннего мира ее духовным исканиям и идеалам. Этим человеком, навстречу которому впервые распахнулась ее душа, был князь Евгений Николаевич Трубецкой.
Потомок старинного княжеского рода - гедиминович, он родился в 1863 году. Вырос в семье глубоко религиозной и очень музыкальной (отец, кн. Н. П. Трубецкой, возглавлял то самое Московское отделение Русского музыкального общества, одним из директоров которого спустя полвека была М. К. Морозова!). Профессор, автор многих философских трудов, Евгений Николаевич говорил, что его философия являлась "дочерью музыки". Светлый религиозный экстаз (под девизом: "Или Бог есть, или жить не стоит"), патриотизм - глубокий, непоказной, всосанный с материнским молоком; редкостная высота культурного облика; талант эстетического восприятия мира, искусства, природы; наконец, приверженность к философии и музыке - благодаря этим чертам своей натуры Трубецкой казался Маргарите Кирилловне воплощением ее мечты.
Окончив в 1885 году юридический факультет Московского университета (по кафедре философии права), князь преподавал в Демидовском юридическом лицее в Ярославле, затем с 1893 года - в Киевском университете. В 1897 году Трубецкой защитил докторскую диссертацию на тему "Религиозно-общественный идеал западного христианства в V в. Миросозерцание папы Григория VII и публицистов - его современников". Евгений Николаевич был близким другом и последователем Владимира Соловьева, как и его старший брат Сергей Николаевич, профессор Московского университета (он тоже жил на Арбате, в Староконюшенном переулке).
Когда С. Н. Трубецкой скоропостижно скончался в конце 1905 года, Евгений Николаевич, как бы переняв из его рук преемственную эстафету преданности их общей alma mater, стал профессором Московского университета. В Москве Е. Н. Трубецкой глубоко окунулся в политическую жизнь. Хотя, как вспоминал в своих мемуарах "Минувшее" старший сын князя Сергей, "политика совсем не была сферой Папа, но он считал своим долгом заниматься ею и бросался в нее с самоотвержением, потому что горел патриотизмом"46.
Е. Н. Трубецкой участвовал в земском движении, являлся одним из основателей кадетской партии, был избран в Думу по кадетскому списку. Во время переговоров кадетов с С. Ю. Витте о формировании "кабинета общественных деятелей" его кандидатура даже намечалась на пост обер-прокурора Святейшего Синода. Но Трубецкому было противно внутрипартийное политиканство, налет бюрократизма, а главное (как он отмечал в одной из своих статей) - "нежелание проводить точную границу налево"47. Расшифровать эту туманную формулу помогают мемуары известной кадетской деятельницы Ариадны Тырковой-Вильямс. "Трубецкой считал, - вспоминала она, - что Дума обязана вынести моральное осуждение террористам... твердил, что этого требует совесть народная... На все свои моральные и правовые доводы он неизменно получал один ответ: "Пусть правительство сначала прекратит свой террор, а там посмотрим!"48
В январе 1906 года Трубецкой ушел из кадетской партии. Свою политическую цель князь видел в консолидации либеральных сил на борьбу за мирное обновление России путем реформ. Осуществлять эту цель он намеревался посредством издания журнала "Московский еженедельник", первый номер которого вышел 7 марта 1906 года. Редактором-издателем журнала был сам князь, а в число пайщиков входила М. К. Морозова, вскоре принявшая на себя львиную долю расходов. Именно благодаря ее финансовой поддержке (как узнаем из письма одного из сотрудников "Московского еженедельника" к А. Ф. Кони от 14 июня 1908 года) журнал в полном смысле слова "процветал"49.
Связанные общим делом, Морозова и Трубецкой с самого начала почувствовали симпатию друг к другу. Когда летом 1906 года Маргарита Кирилловна уехала с детьми из Москвы в Ораниенбаум, князь в письмах информировал ее о положении журнала. "...Подписка прибавляется, - сообщал он 10 июня. - Когда Вы у нас были, было 440 подписчиков. Теперь у меня полная надежда, что мы вскоре перевалим за 600... Теперь наше дело, кажется, налаживается, и это, разумеется, благодаря Вам".
Для Трубецкого особенно ценно, что Морозова не только поддерживает журнал материально, но и тревожится о его судьбе, радуется его успеху. Князь пишет: до глубины души "я тронут тем живым интересом, с каким Вы относитесь к нашей газете"50 (так он иногда называл "Московский еженедельник").
Маргарита Кирилловна любила бывать в редакции журнала на Пречистенке (в доме Кальмейера), участвовала в заседаниях его "ближайших сотрудников", в числе которых на обложке "Московского еженедельника" значились младший брат Трубецкого Григорий Николаевич, Н. В. Давыдов, А. А. Кауфман, С. А. Котляревский, Н. Н. Львов, В. А. Маклаков, А. Л. Погодин, П. Б. Струве. Часто они собирались в ее доме на Смоленском бульваре, еще чаще Евгений Николаевич и Маргарита Кирилловна встречались там вдвоем, обсуждая журнальные дела.
Вместе с Трубецким М. К. Морозова вошла в число основателей и затем активных участников Религиозно-философского общества памяти Владимира Соловьева. "Нельзя не любить Соловьева самой живой любовью, - писала она в одном из писем летом 1909 года. - К нему относишься не как к писателю, а как к самому близкому, дорогому другу и учителю"51. Созданное в 1906 году общество объединило в своем составе блестящее созвездие русских мыслителей - Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, П. А. Флоренского, В. Ф. Эрна и других. Путь к решению стоящих перед человечеством "мучительных вопросов" (выражение Достоевского) они видели в нравственном очищении личности, в обновлении ее религиозного сознания.