Сараджев смотрел на колокол исключительно как на музыкальный инструмент, как он писал, "с художественно-музыкальной точки зрения". Таким же "художественно-музыкальным" был его звон. В одном письме он признавался: "Я звонил во многих церквах, но в некоторых церквах считали, что звоню я не так, как следовало бы, что это грех - именно так звонить". Свои сочинения для колоколов Сараджев называл "гармонизациями". Судя по описаниям, в них не было мелодии, как и в обычном церковном звоне, но в его звоне раскрывались гармонические сочетания колоколов, это были своеобразные аккорды.
Упреки священнослужителей огорчали Сараджева. Со своей точки зрения он считал себя правым, когда вместо традиционного простого церковного звона предлагал сложный - "музыкальный". Он мечтал об устройстве специальной Московской художественно-музыкально-показательной концертной колокольни. Музыкальная общественность, существовавший тогда Государственный институт музыкальной науки поддерживали его ходатайствами перед Наркомпросом о создании такой звонницы.
Но для церковного колокольного звона и колоколов во второй половине 1920-х годов в России настали роковые времена. Колокольный звон как "нарушающий общественный покой" был запрещен, закрывались и разрушались церкви и колокольни, снимались и отправлялись в переплавку колокола. В очередной просьбе начала 1930-х годов в Наркомпрос Сараджев, сообщив, что прежде он звонил на 14 колокольнях, пишет: "В настоящее время, как сами знаете, много церквей уничтожено, и из этих 14 колоколен осталось 6".
В разрушении колоколен принимали участие и те "сознательные" граждане, которым это не поручали. "Ответственный" сотрудник Моссовета Н.С. Попов в 1927 году писал тогдашнему председателю Моссовета К.В. Уханову: "Во дворе, как раз в этом месте, где стоит эта чертова часовня, где гуляют только кошки и мыши, стоит еще колокольня, где сумасшедший какой-то профессор выигрывает на колоколах разные божеские гимны..." Речь шла о колокольне Сретенского монастыря, она была в том же году снесена. (А.В. Свешников слышал звон Сараджева как раз на этой колокольне.)
Некоторые исторические, особенно ценные колокола Наркомпросу удалось спасти от уничтожения, но колокольный звон в Москве после запрета прекратился. Мечта Сараджева о концертной колокольне не осуществилась. В 1942 году он скончался.
Однако использование колоколов как музыкальных инструментов, но не на особой музыкальной звоннице, а при участии всех московских колоколен, считал возможным известный московский ученый-экономист, писатель-беллетрист и москвовед А.В. Чаянов. В 1919 году он написал фантастическую повесть "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии", в которой изобразил Москву 1984 года. По сюжету повести ее герой, чудесно перенесенный из 1919 года на 65 лет вперед, присутствует на праздничном "концерте московских колоколов".
"Когда они (герой повести Алексей и его спутница. - В.М.) вышли на улицу, плотные толпы народа заливали собою площади и парки, сады, расположенные по берегу Москвы-реки. Получив в руки программу, Алексей прочел, что общество имени Александра Смагина (известный русский звонарь второй половины XIX века. -В.М.), празднуя окончание жатвы, приглашает крестьян Московской области прослушать следующую программу, исполняемую на кремлевских колоколах в сотрудничестве с колоколами других московских церквей.
ПРОГРАММА
1. Звоны Ростовские XVI века.
2. Литургия Рахманинова.
3. Звон Акимовский (1731 г.).
4. Куранты Борисяка.
5. Перезвон Егорьевский с перебором.
6. "Прометей" Скрябина.
7. Звоны Московские.
Через минуту густой удар Полиелейного колокола загудел и пронесся над Москвой, ему в октаву отозвались Кадаши, Никола Большой Крест, Зачатьевский монастырь, и Ростовский перезвон охватил всю Москву. Медные звуки, падающие с высоты на головы стихшей толпы, были подобны взмахам крыл какой-то неведомой птицы. Стихия Ростовских звонов, окончив свой круг, постепенно вознерлась куда-то к облакам, а кремлевские колокола начали строгие гаммы рахманиновской литургии.
Алексей, подавленный, поверженный ниц высшим торжеством искусства, почувствовал, что кто-то взял его за плечо..."
Никакими документальными сведениями о знакомстве А. В. Чаянова с К.К. Сараджевым мы не располагаем. Правда, среди лиц, подписавших в 1930-е годы ходатайство в поддержку Сараджева, значится близкий знакомый Чаянова, композитор Анатолий Александров, который к тому же упоминается в повести "Путешествие моего брата...".
В городах и селах России, в том числе, конечно, и в Москве, колокольный звон умолк на десятилетия. После войны в немногих сохранившихся сельских церквах, в Троице-Сергиевой лавре вновь начали звонить. Но этот звон был совсем не тот, что прежде: лучшие, большие колокола в свое время были сняты и отправлены в утиль. В московских церквах разрешался звон только внутри помещения, маленькие легкие колокола не звонили, а лишь глухо, коротко и как-то торопливо, словно совершали что-то недозволенное, звякали. Настоящий колокольный звон жил лишь на сценах музыкальных театров, куда попадали некоторые колокола, снятые с московских колоколен. В эти годы колокольного безмолвия воспаряла душа, когда в заключительной сцене "Ивана Сусанина", возглашая славу русским воинам, гремел и гудел победный колокольный звон... А в Большом колокола замечательные: четырехсотпудовик из церкви Воскресения в Кадашах, два колокола с храма Христа Спасителя, а всего - более сорока...
Сейчас в Москве возрождается колокольный звон. В 1990 году зазвонил собор Василия Блаженного, в 1992 - колокольня Ивана Великого... Возвращаются на колокольни сохранившиеся колокола - из театров, из музейных фондов, на заводах отливаются новые - появились новые искусные мастера-литейщики.
Есть в Москве и хорошие звонари, пока еще единицы, но это искусство осваивает молодежь.
Звонарь Свято-Данилова монастыря - главный московский звонарь Игорь Васильевич Коновалов, на вопрос, где сейчас в Москве можно услышать лучший звон, отвечает:
Хорошо в Москве звонят в Свято-Даниловом и Новодевичьем монастырях и в церкви Николая Чудотворца в Кузнецах, на Новокузнецкой улице...
Главная