А.: У него были очень широкие литературные интересы. Несомненно, он был большим знатоком литературы. Он очень хорошо читал вслух. Обладал большим чувством юмора и очень был интересным собеседником с чрезвычайно широким кругом познаний и интересов. В музыке он мало разбирался и мало ее любил, хотя среди математиков были люди, любившие музыку и связанные с музыкой. Это, прежде всего, Дмитрий Федорович Егоров, который был женат на дочери Гржимали20 - был такой очень крупный скрипач, участник камерных ансамблей. Например, первое исполнение "Трио" Чайковского, знаменитое, было в составе: Танеев, Гржимали, Брандуков. Гржимали, конечно, очень большую роль играл в музыкальной жизни. Я его узнал уже в старости, очень мимолетно, через моего брата, который учился в Консерватории...
Д.: А у вашей среды, лузитанской, какие-то интересы в области живописи были? Что-нибудь было для вас биографически значительно?
А.: Нет... Ну ходили, конечно, смотрели то, что можно было смотреть: коллекции французской живописи, которыми Москва славилась, ходили в Третьяковскую галерею, но музыка играла гораздо большую роль.
Д.: Но вы же сами были "театральным деятелем"21. Помнится о театральной Москве тех лет?
А.: Я не могу себе простить, что ни разу не видел Ермолову по той причине, что я тогда, как и многие люди моего возраста, находился всецело в орбите Художественного театра. Мы считали, что Художественный театр есть последнее слово Театра. Постановки Художественного театра я почти все видел. А Малый - мы считали, что это уже такое устарелое...
Д.: Провинциальное?
А.: Не провинциальное, но, во всяком случае, относящееся к минувшей эпохе. Я себе этого сейчас никак не могу простить. Потом я был большим любителем Большого театра, очень много слушал Собинова, Нежданову, преклонялся перед ними как перед действительно великими артистами. Это еще в студенчестве.
Д.: Ну и Шаляпин, конечно?
А.: Шаляпина я один раз в своей жизни слышал и, представьте себе, почитателем его никогда не был, потому что считаю, что с чисто музыкальной стороны и Собинов, и Нежданова выше Шаляпина.
У Шаляпина музыка чересчур была подчинена драматическому искусству. Шаляпин все-таки был в основном драматическим артистом с великолепным голосом <...>
Я слышал Шаляпина один-единственный раз в "Борисе Годунове". Но Собинов и Нежданова - это были музыканты, для которых голос был прежде всего, хотя они были, особенно Собинов, конечно, и замечательными артистами. Лоэнгрин - это было колоссальное творческое достижение. Известно суждение Артура Никиша22, великого музыканта и, конечно, величайшего исполнителя Лоэнгрина, который считал, что такого Лоэнгрина, как Собинов, не было никогда. И такой Эльзы, как Нежданова <...>
Но мы, кажется, ушли в сторону. Так вот - Лузитания. Высший расцвет Лузина - это десятилетие с 1915-го по 1925 год <...> А потом - вторая половина 20-х годов - тут уж появляется более молодое поколение: Люстерник, Лаврентьев, Бари Нина Карловна, чрезвычайно талантливая, Колмогоров, Шнирельман, Гельфонд - это была блестящая плеяда московских математиков, которые прямо или косвенно вышли из лузинской школы. Большинство - прямо. Самые близкие отношения с Лузиным из всех его бывших учеников, ныне живых, были, конечно, у Дмитрия Евгеньевича Меньшова.
Лузин был представителем наиболее абстрактной области математики. И все его ученики начинали в разных областях, относящихся к этому направлению <...> В этих направлениях работало и старшее поколение: Хинчин, Меньшов, чрезвычайно одаренный математик Суслин, ваш покорный слуга.
Д.: Я никогда не слышал о Суслине.
А.: Михаил Яковлевич Суслин, происходивший из крестьянской семьи, из деревни Саратовской губернии, родившийся в 1894 году и умерший трагически от сыпного тифа в 1919 году. Трагически потому, что он так и не получил работы. Есть воспоминания о Лузине, где Лузин...
Д.: ...не поддержал его?
А.: Да. Короче говоря, Суслин не нашел работы в этот момент, уехал к себе в деревню.
Д.: А Лузин, что же, был, так сказать, немножко аристократичен в этом смысле?
А.: Нет, он не был аристократичен. Лузин переживал тяжелый период в своей собственной научной работе, и на этой почве осложнились отношения с его учениками.
Д.: Он считался представителем буржуазной профессуры? А.: Здесь никакого социального момента нет. Есть учителя, которые в какой-то момент своей деятельности... Д.: ...ревнуют учеников к их успехам? А.: Да, если хотите. Д.: Это, конечно, тяжелая вещь.
А.: Тяжелая вещь. Она была. В первом периоде своей деятельности он чрезвычайно широко ставил свои проблемы ученикам, а потом у него появился момент некоторого такого опасения <...>, вообще, такого острого переживания своих собственных научных успехов и своего признания. Это пошло под тяжелым таким углом.
Д.: Довольно обыкновенная вещь, на этом спотыкаются иногда очень большие люди.
А.: Но тут это имело характер трагический, прежде всего для самого Лузина, потому что по существу, я думаю, он никогда до конца этого не мог пережить: вот эту трагедию с Суслиным. Во всяком случае, после смерти Суслина, надо прямо сказать, уже мало было действительно таких работ Лузина, которые бы шли в уровень с его прежними <...>
Образ Лузина, я считаю, есть образ, прежде всего, трагический. Это человек с очень большими внутренними конфликтами, если бы был жив Достоевский и если бы Достоевский получил доступ в научные наши круги, то, я думаю, Лузин мог бы сделаться одной из центральных фигур какого-нибудь романа Достоевского.
Д.: Вот как?!
А.: Да. Фигура в полном смысле трагическая, в высшей степени противоречивая, потому что Лузин, конечно, был гораздо более крупным ученым, гораздо более крупным талантом, чем то, что ему удалось осуществить. Его возможности как математика были, несомненно, гораздо больше. Его возможности как человеческой личности были тоже очень велики: он был способен к чрезвычайно большим взлетам и вдохновениям, но, как часто бывает у крупных людей, он был способен и к глубоким падениям. Вот, в частности, история с Суслиным принадлежит к таким.
Д.: Он не пустил его в университет?
А.: Он написал характеристику ему, в силу которой он не был принят в Саратовский университет. Д.: Прекрасный университет.
А.: Но тогда это был молодой университет. Суслин ведь сам был из Саратовской губернии. Ему было очень важно там остаться работать, где у него сохранились бы связи со своим домом крестьянским, - легче было бы просто жить. Но вот он не оказался ни в Московском, ни в Саратовском университете, а остался у себя в деревне и там умер... Д.: Я думаю, что для самого Лузина это осталось большой (трагедией). А.: Согласен. Во всяком случае, там возникли очень тяжелые переживания. Портрет Суслина стоял у него на письменном столе. Я думаю, что отношения с Суслиным никогда не были им забыты <...>