У Николая Павловича были необыкновенно пластичные, выразительные - "одухотворенные" - руки. Однажды, не выдержав, я сказала: "Николай Павлович, какие у вас красивые, говорящие руки. Как у музыканта". Николай Павлович, фыркнув, как всегда (он фыркал и когда веселился, и когда был недоволен), рассмеялся: "В молодости я играл на скрипке. А сам я похож на Вагнера!"
Зная мою с детства неистребимую любовь к старине, Николай Павлович подарил мне стеклянный бочонок для вина, еще петровских времен. Счастливая, тронутая его добротой и вниманием, я поблагодарила его и тут же наивно и глупо спросила: "Николай Павлович, а почему он кривой?" Николай Павлович посмотрел укоризненно: "В этом вся его прелесть!" Позже я видела подобный бочонок на выставке в Историческом музее.
В 1932 году Николай Павлович начал работать для театра, оформлял сразу два спектакля - "Мольер" М. Булгакова для МХАТа и "Кармен" для Театра Станиславского. Всюду стояли, лежали его прекрасные эскизы. Но уроки со мной не прекратил, в то время я бывала у Ульяновых часто. Теперь мне мучительно вспоминать, с каким бесконечным терпением и тактом он со мной занимался, с какой добротой и щедростью тратил на меня свое драгоценное время. Тогда я была счастлива.
Шли горячие дни. Однажды во время урока в мастерскую вошла невысокая, очень полная, средних лет блондинка со светлым до прозрачности взглядом - Вера Евгеньевна Лунина, художница - "строгачка" (окончила Строгановское училище), неизменная помощница Николая Павловича во всех его театральных работах. (Дарственная надпись на монографии Грифцова и Муратова: "Дорогому сотруднику по театру, чуткому другу моей музы Вере Евгеньевне. Н. Ульянов".) Она принесла эскиз - пожилая дама в кринолине табачного цвета. Эскиз запомнился, был очень красив по цвету. Цвет Вера Евгеньевна чувствовала очень хорошо. Много лет спустя в эвакуации в Самарканде Николай Павлович написал "Чайхану", навеянную акварельным наброском Веры Евгеньевны.
Вера Евгеньевна приходила после работы почти каждый вечер, рассказывала, как в театре идут дела по "Кармен", приносила зарисовки орнамента, куски ткани. Они подолгу сидели с Николаем Павловичем за круглым столом в маленькой комнате, заваленной книгами, журналами с описанием испанских, цыганских костюмов, горячо обсуждая все подробности по работе над спектаклем.
Николай Павлович работал увлеченно, но очень уставал. Много и долго думал, читал, просматривал очень много книг, журналов, давал исчерпывающую живописную характеристику каждого персонажа. Всю жизнь проработав в театре, я не видела более грамотно и тщательно сделанных эскизов, где был прорисован не только каждый орнамент, но каждый в орнаменте завиток и уже сразу, в эскизе, давался не только костюм, но и внутренняя характеристика персонажа.
Выполнением всех работ по костюмам "Кармен" руководила Вера Евгеньевна, в то время заведующая пошивочной мастерской Театра Станиславского. Прекрасная батичка, она сама, по собственным рисункам, расписывала на шелку великолепные испанские шали. Иногда заходила ее помощница по работе над костюмами "Кармен", талантливая художница театра, высокая темноглазая красавица, очаровательная Вера Николаевна Пикунова. Николай Павлович очень хорошо к ней относился и всегда оживлялся, когда она приходила.
Для женских костюмов позировала крестница Николая Павловича Таня, Татьяна Александровна Захарова, дочь любимой сестры Анны Семеновны, Юлии Семеновны Захаровой, занимавшей с семьей комнату напротив мастерской Николая Павловича и маленькую комнату при кухне. (Две сестры Анны Семеновны - Любовь и Мария - занимали комнату рядом с мастерской.) Чудесный карандашный портрет Тани - "Племянница" - сохранился только в монографии Грифцова и Муратова. Оригинал после смерти Юлии Семеновны попал в недостойные руки и судьба его неизвестна. Там, в монографии, Таня - "Дама с красной перчаткой", и она же, прекрасно сложенная, позировала Николаю Павловичу для "Пояса Венеры". Для мужских костюмов позировал муж Тани, Юрий Карпович Кожухар, чех по национальности, очень высокий, хорошо сложенный молодой мужчина, товарищ ее недавно погибшего брата Левы.
Тут же около Николая Павловича постоянно вертелся трехлетний Танин сынишка Саша со своей любимой игрушкой - большим рыжим мягким тигренком. Светловолосый, с большими серыми глазами в темных ресницах и нежным точеным фарфоровым личиком, Саша ласкался к Николаю Павловичу, называл его "дедушка Мусенька". "Мне страшно за этого мальчика, - сказал мне Николай Павлович, - так он красив".
Работа по "Кармен" шла успешно, К. С. Станиславский был доволен. Относился он к оформлению спектакля очень внимательно и строго. Однажды на репетиции два артиста хора поменялись поясами. Константин Сергеевич сразу заметил и заставил их одеться как положено, сказав при этом: "Каждое фальшивое цветовое пятно на сцене то же самое, что фальшивая нота в оркестре".
С "Мольером" дела обстояли не так благополучно. Эскизы Николая Павловича были прекрасны. Но актрисы капризничали, не умели и не хотели ходить в кринолинах. На репетиции одна из актрис неловко села, кринолин стал дыбом, показалось нижнее белье. Актриса устроила истерику, получился скандал. Николай Павлович волновался.
Весной 1933 года неожиданно, за одну неделю, умер от сыпного тифа мой папа, совсем не старый, никогда ничем не болевший, полный жизненных сил человек. Слов соболезнования сказано не было, но по их теплому, бережному отношению к себе я почувствовала, что Ульяновы меня жалеют.
***
Однажды, придя к Ульяновым (это был конец 1933 года), я поняла, что в доме тревога, всем было не до меня - у Николая Павловича был инфаркт. Никому не нужная, плакала я в темном углу прихожей. Ко мне подошла Таня (она была лет на 8 старше меня), обняла за плечи: "Не надо так плакать, Николай Павлович выздоровеет и все будет хорошо. А пока он болеет, с вами буду заниматься я", - и увела к себе в комнату.
Одаренная художница, она занималась в студии Фаворского, но полностью впитала творчество Ульянова, прекрасно писала и рисовала в его манере. Таня не была так красива, как ее младший брат Лева, но внешность ее была столь необычна, что на нее обращали внимание художники. Однажды прямо на улице к ней подошел художник Якулов, пригласил в мастерскую, просил позировать для портрета. Таня отказалась. Летом, смуглая, загоревшая, нарядилась в мордовский или чувашский народный костюм. Николай Павлович только ахнул - так она была хороша!
Фамильное сходство Тани с Анной Семеновной молодой угадывалось сразу, хоть ростом Таня была выше и нос короче. Те же огромные глаза-фонари, серые, от разлитых зрачков казавшиеся черными, тот же желтоватый цвет кожи, та же фантазия неуемная. Статная, выше среднего роста, всегда элегантно одетая, с черной бархоткой, как когда-то у Анны Семеновны, в пышных каштановых волосах. Несмотря на больное сердце, Таня была всегда энергичная, бодрая, собранная. Взрослую ее лечил профессор Максим Петрович Кончаловский, брат художника Петра Петровича Кончаловского, высокий, красивый человек. Николай Павлович без иронии называл его "красавец мужчина". Фотография его всегда стояла на столе у Захаровых. Таня дружила с дочерью Максима Петровича, своей сверстницей, художницей Татьяной Максимовной Кончаловской. Анна Семеновна называла их весело: "Танька Захарова и Танька Кончалович".