Если Петербург воспринимался как столица чиновной (и придворной) России, а Москва как столица помещичьей, неслужившей России, то сердцем и духовным средоточием такой России постепенно становилась вот эта местность дворянских усадеб и собраний, и это особенно четко выразилось при разделении Москвы на кварталы, когда стали заметны их особенности.
В 1782 году, незадолго до сноса стен Белого города, для наблюдения за порядком территория Москвы была разделена на полицейские части, а те, в свою очередь, на кварталы (отсюда и знакомые по литературе частные приставы и квартальные надзиратели). Московские адресные календари XIX в. указывают в качестве ориентиров названия бульваров, но установленные в XVIII в. официальные границы частей в основном сохранятся.
Части, получившие название Арбатской и Пречистенской, - это территория Земляного города в межбульварье, т. е. между бульварным кольцом на месте стен Белого города (с конца XVIII - начала XIX в.) и бульварами, возникшими в 1830-х гг. на месте земляного вала (так называемое Садовое кольцо). Границы Арбатской части простирались от Арбатских ворот до Тверских, с одной стороны, и от Смоленского рынка за Кудрино (т. е. до пересечения Тверской улицы с Садовым кольцом), с другой. В кварталах Арбатской части улицы и переулки лишь по одну сторону Арбата.
Все переулки по другую сторону улицы Арбат были отнесены к Пре-чистенской части, границы которой шли от Пречистенского (Гоголевского) бульвара и Пречистенских ворот по Остоженке с переулками до Крымского моста, а оттуда до Смоленского рынка (т. е. по линии будущих Зубовского и Смоленского бульваров). А в начале XX века, судя по книгам "Вся Москва", не только храм, стоявший на нечетной стороне улицы Арбат - церковь Святого Николая, что в Плотниках, был отнесен к Пречистенской части, но даже и территории Спасопесковского переулка Собачьей площадки, Серебряного переулка.
Официально Приарбатье с его улицами и переулками оказалось разделенным и находилось в ведении разных частных приставов. Но в общественном сознании и в просторечии, а следовательно, и в литературе, рассчитанной на восприятие широкой публикой, кварталы Приарбатья представлялись включенными в некое характерное для Москвы социокультурное единство, разнящееся вместе с тем от всех остальных регионов города.
Ядром ареала подобной общности мыслились улицы и переулки с обеих сторон улицы Арбат, по которой проходили прямая дорога из Кремля, а затем, с начала XX в., и путь к вокзалу (его сперва называли Брянским, а с 1934 года Киевским). Причем, когда сложились представления о характерных чертах этого ареала, некоторые кварталы, формально входившие в Арбатскую часть, перестают восприниматься как относящиеся к нему. Так, уже не вписывался в укоренившийся в сознании образ Арбата район Бронных с разночинным населением, студенческими землячествами предреволюционных лет*, а в советские годы облюбованный как место обитания правительственной элиты. В то же время как арбатская периферия, а по существу, и принадлежность Арбата рассматривались некоторые кварталы Тверской части (переулки близ Воздвиженки, Знаменки и Волхонки - сначала с обширными дворянскими усадьбами, а затем с многоквартирными домами профессуры) и близлежащие места к западу от Садового кольца - у Зубовского и Смоленского бульваров, включая переулки Плющихи.
Арбат сохранял (да, пожалуй, и по сей день сохраняет) своеобразную независимость от официального районирования и как бы плавающие ограничительные линии своей территории. Родившемуся в Таганроге и переехавшему в Москву после окончания гимназии А. П. Чехову "одной из самых глухих местностей Арбата" мыслилась окраина не Арбатской, а Пречистенской части (к тому же наиболее отдаленная от улицы Арбат, т. е. границы Арбатской части); в рассказе "Страшная ночь" (1884) он пишет о переулках Мертвом и Могильцевских возле церкви Успения на Могильцах37. Но и для родившегося в 1880 году в доме на углу Арбата и Денежного переулка сына профессора математики Н. В. Бугаева, ставшего писателем Андреем Белым, "кривые переулки" Арбата, тоже прежде всего в Пречистенской части, и места детского знакомства с миром Арбата не ограничиваются территорией части, носящей название Арбатской: "...чуялось - там океан описывает, ограничивая "нашу" площадь: Арбат, Поварскую, Собачью площадку, Толстовский, Новинский, Смоленский, Пречистенку: домики, что над бульваром; и снова Арбат; круг смыкался: арбатцы свершали свои путешествия в круге, прогуливаясь на бульваре Пречистенском и возвращаясь Сивцевым Вражком домой: на Арбат"38.
Площадь Арбата, с которой знакомила няня меня в 1920-е гг., та же, что и у мальчика Бори Бугаева в 1880-е гг.: и Пушкинский сквер - "кружок" и зелень за церковной оградой соседнего с ним храма Спаса Преображения на Песках казались такими же арбатскими местами прогулок, игр, чтения, как по другую сторону улицы Арбат - Гоголевский бульвар, сквер у Храма Христа Спасителя и Сивцев Вражек. И именно не сама улица, шумная и небезопасная, с трамваями, автомобилями, извозчиками, а переулочье. Это раздумчиво и ясно выразил Б. Окуджава в статье 1981 года: "...Арбат - хитросплетение переулков и улочек, дворов и сквериков, где бабушки выгуливали нас то по весенней травке, то по зимнему снежку; хитросплетение заученных дорожек и извилистых мостовых; ...Все это, примыкающее к улице Арбат, и есть Арбат..."39.
На рубеже XIX и XX столетий границами местности межбульварья, которую принято было считать Арбатом, представлялись, с одной стороны, Спиридоньевка (Спиридоновка) или даже Никитские, а с другой - Остоженка и первые дома переулков, отходящих от нее к Москве-реке. В тех же примерно границах воспринимался Арбат и в первые два советских десятилетия.
Таким образом, наблюдается несоответствие, подчас даже несовместимость задействованных воображением и вошедших в обиход нашей культуры представлений об Арбате как социокультурном ареале и понятий об официальных границах местности (квартала, тем более улицы), формально установленных законодательным порядком.
Однако знаменательно, что формировавшееся представление о подобном социокультурном единстве и своеобразии определенного региона Москвы обозначалось словом "Арбат". Топоним получает особое историческое и социокультурное осмысление, становится не только географическим понятием, а знаком культуры.
Распространение наименования Арбат на большую местность, чем одноименная улица и даже территория полицейской части с таким именем, происходило тем легче, что короткий и звучный топоним этот отличается от других и в самой Москве и в иных городах** и уж тем самым хорошо запоминается; помогало и то, что его происхождение трудно объяснить привычным путем, исходя из наименований храмов или фамилий землевладельцев, направлений дорог в другие земли и города, природных примет или основных занятий жителей. Помогала и уникальная топонимическая устойчивость даже в советское время, когда все остальные большие улицы межбульварья изменили наименования: Тверская получила имя Горького, Спиридоновка - Алексея Толстого, Малая Никитская - Качалова, Большая Никитская - Герцена, Поварская - Воровского, Пречистенка - Кропоткина, а Остоженку стали называть Метростроевской. Все это способствовало закреплению понятий об Арбате как об отличительной особенности и московской топонимической лексики и московской жизни, восприятию этих кварталов Москвы - и самими москвичами, а затем и другими россиянами - как социокультурного (а позднее и историко-культурного) феномена: и уникального и в то же время типологического.
* Сосед Бугаевых по дому N55 на Арбате, профессор-экономист и академик И. И. Янжул, вспоминая в начале XX в. свое студенческое время середины 1860-х гг., писал о "студенческом квартале на Патриарших прудах", где "тогда большей частью проживала вместе с цыганами студенческая беднота"36.
** Ю- А. Федосюк справедливо заметил: "Если вы скажете: "Я живу на Арбате", уже не надо добавлять: "...в Москве". Показательны и наблюдения Г. П. Смолицкой и М. В. Горбаневского - авторов книги "Топонимия Москвы": "...поистине можно сказать, что Москва так же немыслима без Арбата, как и Арбат без Москвы!"40