Изображая повседневность, сентименталисты при этом сатирически описывают искусственную и порочную жизнь городского общества: модников, вертопрахов, развратников. Но это не суровые описания Кантемира, не злые, затрагивающие основы общественного строя обвинения Фонвизина и Державина. Нравоописательные сатиры сентименталистов не стремятся к глубокому анализу действительности, зато они, хотя и поверхностно, но, похоже, занимательно и изящно описывают ее. Такого рода произведения имели у читателей огромный успех. Нравоучительная сказка И.И. Дмитриева "Причудница" про некую легкомысленную Ветрану, которая "в Москве... процветала", пользовалась у современников такою же известностью, как и его же песня "Стонет сизый голубочек".
"Причудница" была впервые напечатана автором в 1795 году в сборнике "И мои безделки". Название сборника подчеркнуто вызывающе заявляло принадлежность автора к новому литературному направлению - сентиментализму, возглавляемому Н.М. Карамзиным, который год назад, в 1794 году, издал сборник стихотворений под названием "Мои безделки". Первое издание сказки Дмитриев снабдил авторским примечанием: "Предваряю читателя, что эта сказка родилась от Вольтеровской сказки "La begueule" (фр. "Жеманница"). Лучше признаться, пока не уличили". Впоследствии автор примечание снял, так как было очевидно, что в "Причуднице" гораздо яснее и определеннее проявились черты ее оригинальности, нежели зависимость от литературного прообраза.
Сказка Дмитриева продолжает одну из тем русских сатирических журналов XVIII века - тему сатирического изображения пустых светских щеголих. Героиня "Причудницы" - московская светская барыня Ветрана (значащее имя также свидетельствует о традиции обличительной литературы XVIII века) - в желании новых развлечений попросила свою крестную мать, волшебницу-фею Всеведу, перенести ее из наскучившей ей Москвы в какое-нибудь волшебное царство. Всеведа исполнила желание крестницы, но и "среди рая" Ветране одной стало скучно:
Все чудо из чудес, куда ни поглядишь;
Но что мне в том, когда товарища не вижу?
Увы! я пуще жизнь возненавижу!
Веселье веселит, когда его делишь.
Фея переносит Ветрану на землю, в муромские леса, бывшие в те времена пристанищем "ведьм, волков, разбойников и злых духов"; полумертвую от страха красавицу хватает разбойник, кидает поперек седла и скачет... и тут Ветрана пробудилась и с радостью увидела себя дома, вокруг - родные и друзья. Оказывается, Всеведа погрузила ее в сон, так что и рай, и муромские леса ей приснились.
Мораль "Причудницы" весьма незамысловата:
...Мы, всегда чужой завидуя судьбе
И новых благ желая,
Из доброй воли в ад влечем себя из рая.
Где лучше, как в своей родимой жить семье?
Итак, вперед страшись ты покидать ее!
Будь добрая жена и мать чадолюбива,
И будешь всеми ты почтена и счастлива.
Ветрана вполне осознала свое заблуждение и правильность высказанного ей Всеведой нравоучения:
С сим словом бросилась Ветрана обнимать
Супруга, всех родных и добрую Всеведу;
Потом все сродники приглашены к обеду;
Наехали, нашли и сели пировать.
Уж липец зашипел, все стало веселее,
Всяк пьет и говорит, любуясь на бокал:
"Что матушки Москвы и краше и милее?"
Дмитриеву же принадлежат строки, которые были поэтическим символом Москвы в конце XVIII - начале XIX веков, каким стали позже пушкинские "Москва... как много в этом звуке..." (Кстати сказать, именно из Дмитриева Пушкин взял эпиграф о Москве к седьмой главе "Евгения Онегина".) Эти строки содержатся во вступлении к поэме "Освобождение Москвы", посвященной освобождению Москвы от польско-литовских интервентов народным ополчением под командованием Дмитрия Пожарского.
В каком ты блеске ныне зрима,
Княжений знаменитых мать!
Москва, России дочь любима,
Где равную тебе сыскать?
Венец твой перлами украшен;
Алмазный скиптр в твоих руках;
Верхи твоих огромных башен
Сияют в злате, как в лучах;
От Норда, Юга и Востока,
Отвсюду быстротой потока
К тебе сокровища текут;
Сыны твои, любимцы славы,
Красивы, храбры, величавы,
А девы - розами цветут!
Василия Львовича Пушкина современники считали воплощением легкомыслия и добродушия, в их глазах он был прежде всего щеголь и записной салонный остряк. Его зачастую попросту не принимали всерьез. Василий Львович не обижался и охотно поддерживал шутливый тон в отношениях с приятелями.
Но он был гораздо глубже, серьезнее и умнее, чем представлялся им. Одним из первых он оценил талант своего гениального племянника. Еще в 1815 году Василий Львович в письме к приятелю писал: "Я люблю Александра; он поэт, поэт в душе", а год спустя говорил ему самому: "Мы от тебя многого ожидаем".
С юных лет Василий Львович блистал в светских салонах. Светский лоск, легкое остроумие, добродушие и веселость делали его желанным гостем в обществе, он участвовал в "благородных спектаклях", на литературных вечерах декламировал стихи и монологи из трагедий, находчиво сочинял экспромты, мадригалы, эпиграммы, буриме.
По традиции он был записан в Измайловский полк, но, прослужив всего несколько лет, вышел в отставку в чине поручика, поселился в Москве и больше нигде не служил, проживая состояние.
В борьбе тогдашних литературных партий В.Л. Пушкин безоговорочно присоединился к лагерю карамзинистов. Литература, литературные интересы составляли и смысл, и содержание его жизни. Он, можно сказать, олитературивал каждый свой шаг, каждое событие, происходившее с ним или с друзьями и знакомыми, оттого у него такое большое количество стихотворений "на случай", посланий, эпиграмм, часто понятных лишь автору с адресатом и небольшому кругу общих знакомых. Но в этом была и своя прелесть: поэзия становилась как бы домашним бытом.
Василий Львович устраивал у себя литературные собрания и обычно приглашения на них посылал стихотворные:
Сегодня у меня литературный ужин;
К обеду не зову, а вечером ты нужен.
С тобой знакомым быть желает наш барон,
И Вяземский готов всем сердцем примириться...
В моем дому все будет ладно.
Откажешь - будет мне прискорбно и досадно.
("наш барон" - речь идет об А.А. Дельвиге. - В.М.)
Правда, эти стихотворные приглашения он не предназначал для печати и в одном из них, адресованном издателю журнала, специально просил:
С тобой беседовать приятно мне стихами.
Но, чур, стихов моих в печать не отдавать!
К чему холодным людям знать,
Что происходит между нами?
Мы шутим, друг друга любя,
И я пишу лишь для тебя,
Совсем не для судей холодных,
Критиковать всегда готовых и способных.
Когда же его камердинер сочинил стихи, он с восторгом сообщает об этом Вяземскому и приводит камердинерские вирши, так как они написаны на литературную тему:
Дуракам сочинять не надо,
Почтенному Карамзину награда,
А Жуковскому досада.
Хвостов сочиняет,
Поэтов и авторов не знает,
Только бумагу марает,
А Батюшков его стихи поправляет.
Однако легкая поэзия В.Л. Пушкина представляла собой явление, далеко выходившее за пределы забавы и развлечения. Из современников это, пожалуй, лучше других уяснил себе Ф.Ф. Вигель, В своих "Записках" он пишет: "Первым, после главных, почитался Василий Львович Пушкин, о котором сказывали, что эпиграммы его делают более чести его сердцу, чем уму. Сибарит, франт, светский человек, он имел великое достоинство приучать ушеса (то есть уши) щеголих, княгинь и графинь к звукам отечественной лиры. Стихи его не были гениальны, зато благозвучны и напоминали собой благовоспитанный круг, в котором родились. Только под конец, разгневанному до неблагопристойности, случилось ему в одно время выйти из себя и превзойти себя. В таком расположении, с помощию природных добродушия и веселонравия, удалось ему написать небольшую сатиру "Опасный сосед", которая изумила, поразила его насмешников и заставила самых строгих, сериозных людей улыбаться соблазнительным сценам, с неимоверною живостию рассказа, однако же с некоторою пристойностию им изображенным".
Главная